Виланд

– Ты помнишь, что ответил фюрер Рузвельту?[80] А я помню наизусть, у меня это здесь. – Я ударил себя в грудь, неотрывно глядя на Франца. – Если не за таким человеком должна пойти нация, то за кем тогда? Не думаю, что в ближайшую тысячу лет на немецком горизонте появится еще один хоть отчасти подобный фюреру. Никто не сможет завоевать и половины того народного доверия, которое завоевал он.

– В одном ты прав, любовь к фюреру мы возвели в правовое понятие, – совершенно спокойно произнес Франц.

– Поэтому за нелюбовь к нему можно предавать суду, – совсем тихо проворчал Ульрих.

Карл закатил глаза.

Газеты продолжали без умолку трещать о распоясавшихся польских солдатах, которые учинили стрельбу на германской территории, позже появились сообщения о поджогах домов немцев в Данциге: «Немецкие семьи вынуждены спасать свои жизни бегством!» Я с яростью отбросил газету. Просто уму непостижимо, ведь в тех домах были женщины и дети.

– Что там? – Франц заинтересованно нагнулся за газетой.

– Судя по всему, эти польские свиньи объявили полную мобилизацию, они перебрасывают войска к нашим границам, почти полмиллиона уже там.

Франц пробежался глазами по статье.

– Откуда у них набралось столько солдатских сапог и действующих ружей? – недоверчиво усмехнулся он. – Слишком уж беспечный народец. А впрочем, разве наша пресса может преувеличивать?

Я был настолько взвинчен, что не обратил внимания на его сарказм. Но тут дверь в столовую, распахнувшись, с грохотом ударилась о стенку.

– Нет, вы это читали?

На пороге стоял возмущенный Карл, потрясая тем же номером.

– Вы только послушайте, эти звери надругались над беременной немецкой женщиной, а потом избили…

Франц тут же перевернул страницу и, глянув на статью, возмутившую Карла, громогласно расхохотался. Я уже догадывался, в чем было дело.

– Разница лишь в том, что чехи насиловали Анке, а поляки Грету, – ухмыльнулся Франц. – Браво, министр!

Карл удивленно переводил взгляд с меня на Франца.

– О чем вы? – проговорил он.

– Об истине, – усмехнулся Франц, – судя по всему, ее убивают и насилуют еще до начала войны.

– Фюрер проявляет чудеса терпения, – снова заговорил Карл, – он все еще призывает вернуть Данциг без кровопролития. Но неблагодарные свиньи лезут на рожон! Данциг по праву наш!

– Данциг – вольный город, – напомнил Франц.

– Но сейчас все равно что их, – не согласился я, – господствуют там поляки. У Германии к нему ни троп, ни дорог.

– Откровенно говоря, это злит больше, чем Судеты или Рейн, ибо это наше самое законное притязание. Данциг по праву истории и крови наш! – продолжал кипятиться Карл.

– Друг Карлхен, – вкрадчиво начал Франц, – как я погляжу, ты не любишь копать глубоко. Или ты забыл, что все эти территории, которые мы вынуждены были отдать им по версальской кабале, мы сами захватили лишь в конце восемнадцатого века? Уверен, тот раздел между Прусским королевством, Российской империей и австрийской монархией поляки тоже считали грабительским, ведь они жили на этих землях более тысячи лет до раздела. И Версальский договор стал для них всего лишь торжеством справедливости. Видишь ли, у каждого своя правда, и всякий истинно уверен, что ошибается другой, а на деле все одно: чума, война, голод, смерть. И так по кругу.

– Франц дело говорит, за Данциг они будут стоять до последнего, потому как свято верят в законность своих притязаний, – заметил Ульрих, – да и выход к морю так просто не отдадут.

– И все равно, они чертовы лицемеры! – стоял на своем Карл. – Сейчас верещат, что им требуется помощь Запада против «незаконных германских притязаний», – передразнил он, – а когда полосовали Чехословакию, то ничего не сказали против и даже не пустили через свою территорию русских, которые собирались помочь чехам. А все потому, что у них был свой шкурный интерес. Как падальщики, отщипнули под шумок Тешинский кусок от Чехословакии, на который давно облизывались. А теперь, как их коснулось, они, видите ли, о справедливости вспомнили.

И тут, к моему удивлению, Франц не стал спорить, но неожиданно согласно кивнул:

– Глупость, жадность и недальновидность – страшные пороки и должны быть наказуемы. И в этом случае Германия стала всего лишь справедливым уравнителем.

18 ноября 1993. Свидание № 4

– Почему вы развелись с Карлом?

Сегодня Лидия была рассеянна. Войдя, она едва заметно кивнула Валентине, затем что-то долго искала в портфеле, роясь в своих бумагах. Валентина не отвечала, а с интересом наблюдала за адвокатом. Наконец Лидия заметила, что в комнате по-прежнему стоит тишина, и подняла голову.

– Неудачный день? – как ни в чем не бывало спросила Валентина.

Лидия нахмурилась.

– С чего вы взяли?

– Такие вещи сразу бросаются в глаза. Что случилось?

– Вас это не касается, – покачала головой Лидия и тут же добавила уже мягче: – Я имею в виду, эти проблемы не имеют отношения к вашему делу. Так почему вы развелись с Карлом?

– Мне кажется, полезнее будет обсудить твои проблемы, – совершенно серьезно произнесла Валентина, – ты замужем, Лидия?