Вилья на час

— Эрэс бонита, — улыбнулся Пабло, а я осталась серьезной: все-таки это свинство делать даме комплименты на незнакомом ей языке, даже если можно смутно догадаться, что восхитились ее красой. Или отсутствием таковой. В зеркале я себе не понравилась. Хотя любой мой недостаток сейчас в кассу. Прихорашиваться буду для Альберта, а сейчас дожить бы в целости и сохранности до встречи с ним.

Я отвернулась первой. Подняла глаза к небу. Оно потемнело. Как и лицо Пабло за секунду до того.

— Постоим тут под навесом? — голос не выдавал грусти. — Переждем или побежим под дождем?

— Дождь? — я переспрашивала лишь потому, что не могла поверить, что жара и ослепительно-бирюзовое небо вмиг может посереть. Стать таким же серым, как ткань, из которой был сшит костюм Альберта, когда мы вместе слушали музыку Шопена.

Дождь — его визитная карточка. Дождь — это обещание встречи. Он не сумел нагнать вчера туч, он сделал это сегодня… Он сделал! Он придет!

Я победно взглянула на Пабло. Барселонец выглядел каким-то растерянным. Понимает, что означает дождь? Скорее всего, да — он ведь знаком с Альбертом. Знаком… Но понимает ли он, что этот дождь значит для меня? Нет, даже я не до конца понимаю, что будет, когда я наконец сомкну пальцы на шее Альберта и сдую с его лица непослушные кудри. Что будет…

Глава XIX

Я никогда так не радовалась дождю, как сегодня — он стекал ручьями с одежды и волос, холодил тело, но не смывал с губ довольной улыбки. Лицо Пабло чуть просветлело, как и небо, хотя еще пять минут назад он не знал, на каком языке еще извиниться за то, что утащил меня с пляжа.

— Я был на все сто уверен, что дождь закончился!

Ты не ошибся, мачо. Он просто начался снова, чтобы охладить твой пыл и смыть следы твоих рук с моего тела! Говорил мой взгляд. Возможно, по-русски, потому Пабло так и не понял, что произошло.

Барселонец держал меня подле себя с такой силой, что на коже запястья остались красные следы, точно от наручников. Ужас! Странно он помогает Альберту, очень странно. И уж я точно не давала ему повода за собой ухаживать, если заключение в кандальные браслеты все же зовется в этих краях лаской. Крыса не в счет, это был форс-мажор — я бы на любого запрыгнула с еще большей страстью, чем в воде на него!

— Хочешь кебаб?

Есть мне действительно хотелось, но влезать в карман барселонца — увольте. Однако он уже толкнул дверь забегаловки. Спрашивает моего согласия он просто так, чтобы не молчать, наверное.

Район жилой, никакой пресловутой барселонской красы тут днем с огнем не сыщешь. Общепит подстать месту. Пластиковая стойка, высокие столы, табуреты, холодильник с прохладительными напитками и телевизор с вечным футболом. Такого даже в самой жуткой питерской дыре не встретишь.

Но какой у меня выбор? Кто платит, тот и еду заказывает. Я сама — увольте. От картинок и запахов мой организм вырабатывал вовсе не слюни. Однако когда мы вышли на улицу и через квартал уселись на скамейку, я сумела оценить местную арабские кухню: не зря, видимо, испанцы под мусульманами восемь веков жили! Хотя картошка, жареная в масле со специями, и в Африке картошка! Что уж говорить про шаверму в руках голодной питерской девушки… В общем, целые десять минут я не скучала ни по австрийской обходительности, ни по румынской бесшабашности, но вот сытый желудок тоска по Альберту скрутила куда сильнее голода.

Мы двинулись дальше, мимо жилых многоэтажек, мимо людей со своей собственной жизнью, мимо машин и автобусов, и мимо дождя. Тучи ушли далеко, и ни один человек, кроме меня, не мог предположить, что к ночи они вернутся и даже, возможно, принесут на своих черных крыльях грозу.

А нас уже чуть подсохшие крылья вынесли к лестнице, уносящейся в небеса. Я устала переставлять по ступенькам ноги, пока мы наконец поднялись на холм, с которого открывался вид на парк Гуэль. В пряничные домики надо было покупать билеты, и я несказанно обрадовалась, что они все закончились на сегодня — зачем Пабло вообще подошел к кассе? Не таскает же он в кармане пятидесятиевровые купюры?

Обойдя очередь, мы сначала начали спускаться по дорожке вдоль разноцветных вложенных мозаикой бордюров, мимо разношерстной туристической толпы, потом пошли снова вверх под сень переплетенных деревьев и на звуки музыки.

— Вот ради этого я и привел тебя сюда, — вздохнул подле моего уха Пабло, а я даже не дернулась.