Вилла Пратьяхара

– Мост обрушился? Там доски, канаты и какой-то странный свет.

– Это от фонарика, – мой голос доносится до меня глухо, будто из-под толщи воды. – А… больше ты там ничего не видел? Ну… я имею в виду… человека не видел?

Арно нагибается опять. Я закусываю губу и молюсь, чтобы больше там ничего не было. Тащерский был ранен, это несомненно. Но пришел в себя, выбрался наружу и в данный момент разгуливает где-то у нас за спинами, зверея от бешенства и желания расквитаться. Пусть лучше так, чем труп с разможженым черепом, словно тряпка валяющийся на дне пропасти. На миг мне удается в это поверить, откуда-то сзади ветер приносит странные шумы, заставляя меня заледенеть от нового ужаса.

– Надо спуститься. Фонарь слепит, ничего не рассмотреть, – заключает Арно, заходя чуть ниже по склону. – Там расщелина шире и чуть более пологая, я сейчас схожу.

– Нет! Не оставляй меня тут одну! Я с ума сойду! – скороговоркой тараторю я, приседая на корточки и шаря по камням руками, пытаясь в темноте нащупать дорогу.

Не знаю, каким образом нам удается не переломать себе руки и ноги, но факт остается фактом: через какое-то время мы ступаем на дно расщелины. Арно оказался прав, она действительно расширяется ближе к морю, и особенно нахальные волны уже наплескали на камнях что-то типа озерка. Луч фонаря, направленный наверх, туда, где раньше был мост, больше не мешает нам рассмотреть громоздящиеся вокруг руины, и нашему взору открывается поистине леденящая картина: среди обломков досок и сгнившей прошлогодней листвы в неестественно вывернутой позе раскинуто нелепое, обезображенное абсолютной неподвижностью грузное человеческое тело. Одна нога завалилась вбок так, словно оторвана в тазобедренном суставе, вторая подвернута под себя, в руках зажат конец веревочных перил, а голова съехала в сторону, словно бы вообще не желая иметь ко всему этому никакого дальнейшего отношения.

Вскрикнув, я пошатываюсь и, взмахнув руками, оседаю на валун. Сомнений быть не может, Тащерский, как говорят на щадящем ухо и по-британски тактичном английском языке, did not make it, или же по-нашему, просто абсолютно мертв. Жертвоприношение было принято. Баран заколот. Жрецы раскачиваются в трансе у почти потухшего костра. Счастливые аборигены могут расходиться по хижинам.

– Я не хотела, – выдыхаю я.

Арно молчит. Сухая листва шуршит под его ногами. Судя по всему, он решил подойти поближе к… Даже в мыслях мне трудно называть все своими именами, и холодное и определенное «труп» хочется заменить на более мягкое – «тело».

– Нда… – заключает, наконец, вернувшийся ко мне Арно. – Ты права. Парень определенно покинул наш бренный мир. Смотри, что я вытащил из его шеи.

Это острый обломок деревяшки, поблескивающий в темноте чем-то густым и влажным. Горло мгновенно сжимает тошнота и, даже не успев отвернуться, я выворачиваю душу прямо себе под ноги.

– Упс. Извини. Я дурак. – Арно равнодушно отбрасывает доску, и она звонко ударяется о скалы, заставляя меня съежиться и опять схватиться за горло, удерживая очередной порыв рвоты.

– У тебя закурить не найдется? Мой табак промок. Ах да, твои же сигареты, наверное, тоже, – морщится Арно, садясь спиной к обломкам и почесывая голень.

Обхватив голову руками, я раскачиваюсь из стороны в сторону в тихом безумном трансе.

– А у него? – спрашивает Арно.

– Э-э-э?..

– Ну, покойный курил?

Я недоуменно киваю, все еще не понимая, куда клонит Арно, и в шоке наблюдая, как он встает, подходит к… покойному , бодро хлопает его по карманам, выуживает оттуда пачку и, чиркнув в темноте зажигалкой, шумно выпускает дым и возвращается ко мне.

– Тебе прикурить? – предлагает он.

Я в ужасе отшатываюсь.

– Ну как хочешь. Хотя почему не взять у него сигарет? Ему же они больше не нужны, – пожимает плечами Арно и присаживается рядом со мной, обнимая меня за плечи. – Мы ничем не можем ему помочь. Теперь тебе лучше успокоиться и рассказать мне, что тут все-таки случилось.