Виллет

Завтрак проходил в задушевном веселье, но далеко не стихийном: настроение создавал сам месье Поль – вел, сдерживал и развивал застольную беседу. Общительный характер проявлялся во всей привлекательности и незамутненной чистоте. В окружении детей и женщин ничто его не раздражало и не сердило. Он мог в полной мере проявить свою натуру, и натура эта выглядела приятной.

После завтрака вся компания отправилась на луг, чтобы поиграть и порезвиться, и несколько человек остались в доме с намерением помочь хозяйке прибраться. Конечно, я оказалась в их числе, но месье Поль предложил посидеть под деревом, откуда можно было наблюдать за вольным выгоном молодой стаи и почитать вслух, пока он будет курить сигару. Мэтр устроился на грубо сколоченной скамейке, а я села на землю и принялась за предложенную книгу (карманное издание Корнеля, которого я не любила, а он обожал, поскольку видел в тексте неведомые мне достоинства). Месье Эммануэль слушал с очаровательным спокойствием, особенно впечатляющим по сравнению с обычной вспыльчивостью. Глубочайшее счастье наполнило голубые глаза и разгладило широкий лоб. Я тоже испытывала счастье от чудесного дня, но еще большее от его присутствия и высшее – от его доброты.

Спустя некоторое время месье Поль спросил, не желаю ли я побегать вместе со всеми, вместо того чтобы сидеть рядом с ним. Я ответила, что мне больше нравится это времяпрепровождение. Он спросил, смогла бы я довольствоваться таким братом, как он, и я искренне ответила, что была бы только рада. Потом он поинтересовался, опечалилась бы я, если бы он покинул Виллет и уехал в дальние края. Я выронила томик Корнеля и ничего не ответила, тогда он спросил:

– Petite soeur[304], как долго вы помнили бы меня, случись нам расстаться?

– Не могу сказать, месье, потому что не знаю, сколько времени пройдет, прежде чем перестану помнить все земное.

– Доведись мне уехать за моря на два-три года… на пять лет, вы бы обрадовались моему возвращению?

– Месье, я бы не пережила разлуку.

– Pourtant j’ai été pour vous bien dur, bien exigeant[305].

Я склонилась над книгой, чтобы спрятать слезы, и спросила, почему он так говорит. Он ответил, что больше не будет, и ободрил ласковыми словами, однако странная нежность, с которой профессор Эммануэль обращался ко мне все оставшееся время, вызвала тревогу, показалась чрезмерной и даже скорбной. Лучше бы он оставался резким, эксцентричным, несдержанным – таким, как всегда.

В полдень – ибо, как и ожидалось, день выдался почти по-июньски жарким – пастух собрал своих овечек, увел с пастбища и мягко, но властно направил в сторону дома. Нам предстояло пройти целую лигу (то есть три мили) – так далеко от Виллета располагалась чудесная ферма, где мы завтракали. Все, а особенно младшие, устали от игр. Перспектива долгого пути по пыльной каменистой дороге, под палящим солнцем, многих привела в уныние, однако даже это обстоятельство не ускользнуло от внимания нашего благородного учителя. Выйдя за границы фермы, мы встретили два вместительных экипажа – таких, которые сдаются внаем специально для обслуживания школьных экскурсий, – и уже спустя час месье Поль благополучно доставил подопечных на рю Фоссет. День показался очень приятным, но стал бы великолепным и безупречным, если бы на миг солнце не скрылось за облачком меланхолии.

В тот же вечер горизонт опять омрачился.

На закате я заметила, как месье Эммануэль выходит в сад в сопровождении мадам Бек. Почти час они прогуливались по центральной аллее и серьезно беседовали: он был явно чем-то опечален и встревожен, а она – изумлена, возмущена и пыталась что-то ему доказать.

Весь вечер тема разговора не давала мне покоя, а когда стемнело и мадам Бек вернулась в дом, оставив родственника расхаживать по саду, я сказала себе: «Утром он назвал меня сестричкой. Если бы действительно был братом, как бы хотелось немедленно подойти и спросить, что тяготит душу! Как он стоит, прислонившись спиной к дереву, сложив руки на груди и нахмурившись! Утешение необходимо, причем срочно. Знаю, что мадам не способна утешить, поскольку умеет лишь возражать и убеждать. Так что же дальше?»

Сменив неподвижность на действие, месье Поль быстро и целеустремленно зашагал по саду. Двери холла еще оставались открытыми, и я решила, что он собрался полить апельсиновые деревья в кадках, что иногда делал, однако, войдя во двор, он внезапно свернул в сторону беседки, к двери первого класса, где я и сидела, наблюдая за ним, однако не нашла мужества дождаться приближения. Месье Поль так неожиданно изменил маршрут и сейчас шел так быстро, а выглядел так странно, что, поддавшись трусости, я побледнела, съежилась и, не дожидаясь, пока скрип гравия на дорожке возвестит о его появлении, улетела на крыльях паники.