Виллет

Католики – странные создания. Любой из них, с которым вы знакомы не ближе, чем с последним представителем народа инков или с первым императором Китая, знает вас со всеми вашими заботами и считает себя вправе диктовать собственные взгляды, даже если вы считаете разговор случайным, возникшим экспромтом. Он вполне уверен, что вам необходимо явиться в такой-то день в такое-то место при таких-то обстоятельствах, когда, по вашему грубому разумению, все события представляют собой цепь случайных совпадений или следствие высшей необходимости. Мадам Бек внезапно вспомнила о подарке и поздравлении, и я доверчиво отправилась с поручением на площадь Трех Волхвов. В нужный момент старый священник вышел из дома, но вернулся, чтобы замолвить за меня словечко старой служанке, которая ни за что бы не впустила, а потом опять появился на лестнице, привел в эту комнату и с готовностью рассказал о портрете. Все эти мелкие события казались независимыми друг от друга, случайными, похожими на пригоршню рассыпавшихся бусин, однако игла быстрого, всезнающего взгляда иезуита пронзила их и мгновенно нанизала на длинную бечевку. Так разрозненные бусины превратились в четки, похожие на те, что сейчас лежали на скамеечке для молитвы. Но где же скрывалось соединительное звено, где пряталась крошечная пряжка монашеского ожерелья? Я ощущала связь, но пока не могла найти самый важный элемент, определить способ соединения.

Наверное, глубокая задумчивость показалась святому отцу непонятной, а потому подозрительной, и он осторожно вернул меня к действительности.

– Мадемуазель, надеюсь, вам не придется слишком далеко идти по затопленым улицам?

– Больше половины лиги.

– Вы живете на…

– На рю Фоссет.

– Неужели? – обрадовался святой отец. – В пансионате мадам Бек?

– Именно там.

Он хлопнул в ладоши и воскликнул:

– Donc, vous devez connaître mon noble élève, mon Paule![313]

– Месье Поля Эммануэля, профессора литературы?

– Верно.

Наступило короткое молчание. Недостающая соединительная пружина внезапно появилась и стала явственно ощутимой; я почувствовала, как она щелкнула, встав на место.

– Значит, вы рассказывали о месье Поле? – наконец спросила я. – Он и есть ваш ученик и благодетель мадам Вальравен?

– Да. Не только ее, но и старой служанки Агнес. Больше того: он был и остается истинным, верным и вечным возлюбленным вознесшейся на небеса невинной девы Жюстин Мари.

– А кто же тогда вы, святой отец? – продолжила я, заранее понимая чрезмерность вопроса, ибо уже предполагала ответ, который услышала.

– Я, дочь моя, отец Силас – тот самый недостойный сын Святой Церкви, которого вы однажды почтили благородным и трогательным доверием, открыв глубину сердца и разума, куда, сказать по правде, я жаждал вложить руководство в единственно истинной вере. Ни на один день не терял вас из виду, ни на один час не ослаблял внимания. Воспитанный в строгой дисциплине Римско-католической церкви, сформированный ее высокой наукой, закаленный ее целительными доктринами, вдохновленный ей одной свойственным усердием, я отчетливо вижу, какой высоты могло бы достичь ваше духовное развитие, какой могла бы стать практическая ценность ясного ума, и ревностно сожалею о доставшейся ереси жертве.

Признание поразило странным сходством: сама я ощущала себя почти в таком же состоянии – воспитанной, сформированной, закаленной, вдохновленной и так далее. «Не в такой степени», – сказала я себе, однако сдержала возражение и промолчала.

– Полагаю, сам месье Поль здесь не живет? – осведомилась я, продолжив тему, более походящую случаю, чем любые дикие, предательские мечты.

– Нет. Приходит иногда, чтобы поклониться своей святой, исповедаться мне и выразить почтение той, кого называет матушкой. Его собственное жилище состоит всего из двух комнат. Он не держит слуг, однако ни за что не допустит, чтобы мадам Вальравен рассталась с теми великолепными украшениями, которые вы видели и которыми она наивно гордится как сокровищами собственной молодости и остатками богатства сына-ювелира.

– Как часто, – пробормотала я, – мне казалось, что месье Эммануэль лишен благородства в мелочах, однако до чего он велик в важных делах!

Признаюсь, что ни акт исповеди, ни поклонение святой не стали для меня свидетельствами величия.

– Сколько лет прошло после смерти этой леди? – спросила я, глядя на Жюстин Мари.

– Двадцать. Она была несколько старше месье Эммануэля, а ему и сейчас едва за сорок.

– Он по-прежнему ее оплакивает?

– Сердце его не утешится, ибо сущность натуры моего Поля заключается в постоянстве.

Слова прозвучали с подчеркнутой значительностью.