Виллет

– Полина действительно хорошая, милая девочка. Верю, что она наделена твердым характером. Вспоминаю, как однажды я серьезно заболел: врачи уже решили, что я умру, – и Полли за мной ухаживала. Чем очевиднее ухудшалось мое здоровье, тем нежнее и в то же время сильнее она становилась, а когда пошел на поправку, она сияла словно луч солнца. Да, играла в моей комнате так же бесшумно и жизнерадостно, как чистый свет. И вот уже ухаживают за ней! Не хочу никому ее отдавать! – воскликнул едва ли не со стоном несчастный отец.

– Вы так давно знакомы с доктором и с миссис Бреттон, – заметила я. – Отдать Полину в их добрые надежные руки вовсе не страшно.

Граф опять впал в мрачную задумчивость и после долгой паузы наконец согласился:

– Верно. Луизу Бреттон я знаю давно: мы с ней старые добрые друзья. В молодости она была очаровательной, доброй, не говоря уж о том, что красавицей: высокая, статная, цветущая, – не то что моя маленькая фея. В восемнадцать лет Луиза обладала осанкой и манерами принцессы, а сейчас превратилась в привлекательную даму. Мальчик похож на мать. Я всегда так думал, любил его и желал добра, а теперь он платит мне ограблением! Моя драгоценность всегда искренне, преданно любила старого папочку. И вот всему конец. Я превратился в препятствие.

В этот момент дверь открылась, и в библиотеку вошла сама «драгоценность», овеянная, если можно так сказать, «вечерней красотой»: глаза и щеки согревало то едва заметное воодушевление, которое иногда приходит с завершением дня. Ласковое солнце оставило на лице легкий загар; локоны мягко спадали на гибкую, словно лилия, шею. Белое платье подчеркивало нежность облика. Думая, что застанет меня в одиночестве, Полина принесла только что законченное письмо: сложенное, но не запечатанное, – и мне следовало его прочитать. Неожиданно увидев отца, она остановилась в растерянности и залилась густым румянцем.

– Полли, – тихо, с грустной улыбкой проговорил месье Бассомпьер. – Ты краснеешь при встрече с папой? Это что-то новое.

– Я не покраснела. Никогда не краснею, – возразила Полина, в то время как из глубины сердца поднялась новая волна и еще ярче окрасила щеки. – Просто думала, что ты еще в столовой, и пришла к Люси.

– Полагаю, думала, что беседую с доктором Джоном Грэхемом Бреттоном? Его только что вызвали к больному. Скоро вернется и сможет отправить твое письмо, так что Мэтью не придется совершать лишний «рейс», как он говорит.

– Я не отправляю писем, – обиженно возразила Полина.

– Что же в таком случае с ними делаешь? Подойди и объясни.

Весь облик юной графини выразил сомнение – что-то вроде «надо ли повиноваться?», – но она все-таки подошла.

– С каких пор ты начала писать письма, Полли? Кажется, совсем недавно, сжимая перо двумя руками, пыхтела над палочками и крючочками.

– Папа, это не те письма, которые относят на почту, а всего лишь скромные заметки, предназначенные одному человеку.

– Полагаю, ты говоришь о мисс Сноу?

– Нет, не она.

– Кто же тогда? Может быть, миссис Бреттон?

– Нет, папа, не миссис Бреттон.

– Так кто же, дочка? Скажи же наконец.

– Ах, папочка! – горячо воскликнула Полина. – Скажу, конечно же, скажу! Рада буду признаться, хотя и трепещу!

Она действительно заметно дрожала: растущее волнение, разгорающееся чувство и укрепляющееся мужество сотрясали хрупкое тело.

– Ненавижу скрывать от тебя свои поступки, папа, потому что боюсь и люблю больше всех на свете, кроме Бога. Возьми письмо, прочитай, но сначала взгляни на адрес.

Полина положила листок на колени месье Бассомпьеру, тот развернул его и внимательно прочитал. Рука его заметно дрожала, а глаза подозрительно блестели, когда он сложил письмо и с нежным и одновременно печальным изумлением взглянул на дочь.

– Неужели так способна писать малышка, еще вчера стоявшая у моих колен? Неужели способна так чувствовать?

– Папа, это плохо? Доставляет тебе страдания?

– Ничего плохого нет, моя невинная Полли, но мне все равно больно.

– Но, папа, послушай! Я не принесу тебе горя. Откажусь от всего… почти от всего. Скорее умру, чем сделаю тебя несчастным. Это было бы слишком жестоко!

Она вздрогнула и тревожно спросила:

– Письмо тебе не понравилось? Его нельзя отдавать? Надо разорвать? Только прикажи, и я сделаю так, как ты захочешь.

– Я ничего никому не собираюсь приказывать.

– Нет, папа, вырази свое желание, только не обижай Грэхема. Этого я не вынесу. Люблю тебя, папочка, но и Грэхема тоже люблю, потому что… потому что его невозможно не любить.

– Этот великолепный Грэхем – молодой разбойник. Таково мое нынешнее мнение о нем. Должно быть, тебя удивит, что я, со своей стороны, ничуть его не люблю. Давно я заметил в глазах этого парня что-то такое, чего не смог до конца понять, чего нет в его матушке: глубину, предупреждающую не заходить слишком далеко. И вот внезапно меня накрыло с головой.