Виллет

– Нет, папочка, ничего подобного! Ты стоишь на берегу в полной безопасности. Можешь делать все, что заблагорассудится: ты обладаешь абсолютной, деспотической властью. Если пожелаешь поступить жестоко, то можешь завтра же заточить меня в монастырь и разбить Грэхему сердце. Итак, самодержец, пойдешь ли ты на это?

– Отправить бы его в Сибирь вместе с рыжими бакенбардами и всем остальным! Повторяю, Полли: мне парень совсем не нравится. Странно, что нравится тебе.

– Папа, – обиделась дочь, – знаешь ли, что ведешь себя ужасно нехорошо? Никогда в жизни не видела тебя таким несправедливым, вредным, почти мстительным. Даже выражение лица чужое, не твое.

– Долой его! – воскликнул мистер Хоум, действительно раздраженный едва ли не до ожесточения. – Вот только боюсь, что, если прогоню, дочурка соберет узелок и побежит следом. Сердце ее заколдовано и украдено у старика отца.

– Папа, повторяю: нехорошо, решительно неправильно так говорить. Никто – ни один человек – не сможет лишить тебя дочери, как и ее чувства к тебе.

– Выходи замуж, Полли! Соединись с рыжими бакенбардами, и сразу перестанешь быть дочерью, превратившись в жену!

– Рыжие бакенбарды! Не понимаю, о чем ты, папа. Неужели поддаешься предрассудкам? Сам иногда говоришь, что все шотландцы, твои земляки, – жертвы прерассудков. И вот сейчас доказываешь это, не умея отличить рыжего от темно-каштанового.

– Так брось этого старого, полного предрассудков шотландца! Уходи!

С минуту Полина стояла, молча глядя на отца, желая проявить твердость и непреклонность перед насмешками. Зная характер графа с присущими ему немногими слабостями и недостатками, я заранее предвидела нынешнюю сцену. Разговор не застал ее врасплох, она намеревалась выдержать испытание с достоинством, без излишней эмоциональности, однако ничего не получилось: внезапно душа растаяла в глазах, и она бросилась к отцу на шею:

– Не брошу тебя, папа! Никогда не оставлю. Не причиню тебе боли! Ни за что!

– Мой ягненок! Мое сокровище! – пробормотал любящий, хотя и обиженный отец, и больше ничего не сказал: даже эти несколько слов дались ему с трудом.

В комнате стало темно. Я услышала за дверью легкое движение, шаги; подумала, что это может быть слуга со свечами, и осторожно приоткрыла дверь, чтобы предотвратить нежелательное вторжение, – однако в холле стоял вовсе не слуга. Высокий джентльмен снял шляпу, положил на стол и теперь медленно, словно выжидая, стягивал перчатки. Он не произнес ни единого слова, не подал ни единого знака, но глаза внятно сказали: «Люси, может, выйдете?»

Я прикрыла за собой дверь, и он улыбнулся. Никакой другой темперамент не смог бы передать в улыбке то возбуждение, которое владело доктором Бреттоном.

– Месье Бассомпьер там, не так ли? – уточнил Грэхем, кивнув на дверь библиотеки.

– Да.

– Он обратил на меня внимание за обедом? Понял?

– Да, Грэхем.

– Значит, я уже подвергся строгой оценке, и она тоже?

– Мистер Хоум (мы продолжали иногда называть графа так) беседует с дочерью.

– Ха! Ответственный момент, Люси!

Доктор испытывал крайнее волнение. Обычно твердая рука дрожала. Живительное (хотела написать «смертельное», но это слово не подходит к столь полному сил человеку) напряжение то сдерживало, то ускоряло дыхание, но улыбка ни на миг не бледнела.

– Он очень сердит, Люси?

– Она чрезвычайно преданна, Грэхем.

– Что со мной станется?

– Ваша звезда должна принести счастье.

– Должна? Добрая предсказательница! С такой поддержкой дрогнет только слабое сердце. Мне повезло оказаться в окружении только преданных женщин. Я должен их любить и люблю. Матушка не просто добра, а божественна, а вы правдивы и тверды как сталь. Разве не так?

– Так, Грэхем.

– Значит, дайте руку, моя маленькая крестная сестра. Эта рука всегда была дружеской. А теперь вперед, испытаем судьбу. Да пребудет Бог с праведными. Люси, скажите «аминь!».

Доктор Бреттон обернулся, ожидая, когда я произнесу «аминь!», и я послушалась, чтобы его порадовать. Прежнее очарование вернулось. Я искренне желала ему успеха и не сомневалась в нем. Грэхем родился победителем, как другие рождаются побежденными.

– Не отставайте! – послышалась команда, и мы вошли в библиотеку вместе.

– Сэр, готов выслушать приговор, – прямо с порога заявил Грэхем.

Мистер Хоум посмотрел на дочь, она спрятала лицо, поэтому повернулся к гостю:

– Итак, Бреттон, за свое гостеприимство я получил вот такую награду. Я принимал вас, а вы забрали лучшее, что у меня было. Всегда был рад вас видеть, а вы радовались только моему единственному сокровищу. Не могу сказать, что ограбили, но чувствую себя обездоленным: то, что я утратил, приобрели вы.

– Сэр, не ждите раскаяния.

– Где уж! Кто угодно раскается, только не вы – вы же, без сомнения, ликуете. Джон Грэхем, вы – потомок шотландского горца, причем вождя клана. В каждом вашем взгляде, слове и даже в каждой мысли присутствует кельтское начало – хитрость и обаяние, рыжие (хорошо, Полли, каштановые) волосы, лживый язык, коварный ум. Все это черты далеких предков.