Виноватых бьют

Саша работал сначала усердно и стремительно – в надежде быстрее откинуться и завершить рабочий день свободным перекуром, – но прекратил, как только понял, что мусора не становится меньше, сколько ни старайся. И там, и здесь, и вон там – за пределами, которых нет, за которыми ничего, кроме.

– А может, – сказал Саша, – может, того? – и кивнул куда-то в сторону.

Дрындин не понял, Ципруш понял, но отказался.

– Не вариант, – ответил убедительно и печально, – всё равно поймают.

– Никто не поймает, – настаивал Саша.

Не решились. И каждый возненавидел себя, и другого – ещё сильнее.

Опять стемнело. Низкое небо коснулось тёплой земли, и звёзды вытаращились удивлённо и глупо. Мусор никуда не делся, но солдаты всё-таки направились в расположение. Их маленький сарайчик виднелся издали, а про Мамонова не вспоминали весь день. Понравилось.

Они зашли втроём, один за другим, и вышли так же – по команде «Съебались нахер».

Всё, что успели заметить: бутылку водки (половину), женщину (целую), сержанта (никакого). И пахло так откровенно и страшно, что солдаты вышли бы всё равно, сами; и сидели, как сидели, на земле – уже холодной, и думали – вот так задница, и вспоминали – вот так жопа. Хорошая жопа, ничего не скажешь.

Ничего не говорили.

Мамонов вышел с расстёгнутой ширинкой и сказал:

– Вы двое – проводите девушку. Ты – остаёшься, – указал на Сашу.

Дрындин и Ципруш встали. Девушка улыбнулась и шепнула сержанту: «Пока». Сержант не ответил; ему сначала было хорошо, а сейчас без разницы.

Зато Ципруш смотрел, и Дрындин не мог оторваться. Она шла и специально виляла задницей: и так, и вот так. Наслаждайтесь, дурачки, и радуйтесь. Откуда взялась только среди этих мусорных гор.

– Хочешь с нами? – не раздумывая, спросил Ципруш.

– Не дождёшься, – хихикнула девушка.

– А чем он лучше? – не сдавался Дрындин.

– Вам не понять, дурачки.

От неё пахло свежим алкоголем и мужским потом. Юбка по самое не хочу. Ну и пусть не даёт, смотреть-то можно без разрешения.

– А если чуть-чуть? Ну, хоть капельку.

Девушка задрала юбку – и сразу же вернула на место. И опять захихикала, и побежала вприпрыжку.

Эта секунда будет помниться им до самого дембеля. Ноги, и всё остальное – бери и забирай, да разве справишься.

Она сказала, что дальше сама. Уже виднелась трасса, и шум тяжёлых грузовых фур манил и забирал её навсегда.

– Счастливо, мальчики, – махнула и скрылась, как не бывало.

Не мальчики, а дурачки. Стояли – стояли. Потом отпустило, вздохнули и пошли. Никто не признался, что у них ещё не было. Но сейчас – тогда, в ту вот секунду, – они вдруг поняли, как устроена жизнь. Служба не сделает тебя мужчиной, а женщина – да.

«Ружьё – как родную женщину, – вспоминали слова капитана, – как родную надо любить».

Сутулый от ветра, большой от счастья, Дрындин шёл впереди Ципруша. Ему сейчас не хотелось, чтобы кто-то видел, как он лыбится по-дурацки. Ципруш плёлся сзади и тоже не хотел.

– А ты как думаешь, – спросил Ципруш, – дала бы?

– Дала бы, – не раздумывал Дрындин.

– Надо было всё-таки… – не договорил, не успел, опомнился.

Они стояли у входа. Не хотели внутрь. Там – всё по-старому, и этому старому нет дела до них, новых.

Первым зашёл Ципруш. Дрындин зашёл вторым. Смотрели долго, вышли быстро.

Мамонов лежал на животе, поджав ноги. Лужа крови синела под натиском дохлого света. Ни водки не было, ни ружья, ни Саши. Сержант некрасиво тянулся к двери, и пахло чем-то, не пойми чем.

Вещественные доказательства

* * *

Один из бывших подопечных прислал сообщение.

«С Новым годом. Тебе – удачи скорой, мне – фарту воровского».

Его сложно считать «подопечным». Я в сыновья гожусь ему. Он по тюрьмам полжизни (больше).

– Сукой буду, – говорил мне когда-то, – я столько всего видел, но ты, Серёга, единственный нормальный мент.

После праздников у него суд. При встрече сказал: это последний заплыв будет. Там и сдохнет.

Когда я только начинал, мне объяснили: главное, чтобы тебя потом уважали не только потерпевшие, но и обвиняемые.

Меня многие хотят «убрать», а другие – не хотят. Я расследую дела, которые не имеют резонанса для всей России (и слава богу), но те, что влияют на обстановку в городе и районе.

Хотел написать рассказ про «последний заплыв», но подожду пока. Может, выдержит, и выйдет ещё, и поздравит меня с каким-нибудь новым, 2026-м.

* * *

Раньше спрашивали, раскрыл ли я дело, теперь – написал ли новую книжку?

Даже не знаю, на какой из вопросов легче ответить.

* * *

Иду домой. Ключи достал. Читаю объявление.

«Уважаемые жильцы. Соблюдайте порядок. Избавимся от мусора вместе!».

Закрылся, короче. Мало ли что.

* * *

Вообще я привык уже ночевать в отделе. Помню первое дежурство: не спал – ждал очередного происшествия. Теперь не сплю, потому что не могу. Только смотрю на старую раскладушку (одна на всех) и помню: кажется, летом 2017-го завелись в ней клопы.

«Это не клопы, – сказал один старый следователь, – это нервы твои».

Не сплю, короче. Не могу.