Виновник завтрашнего дня

Не узнавал себя. Ведь ещё немного, и мог придушить Турского. Убить, защищая свое. Свое ли? Почему-то именно сегодня получил сокрушительный удар по чувствам. До сих пор его ощущал. И дело уже не только в похоти. Не в животном влечении или магнетическом притяжении. А в самой настоящей любви.

Глава 20

Гончарова не было минут двадцать. За это время я трижды порывалась выйти к нему. Зачем? Не знаю. Возможно, объясниться, рассказать, почему до сих пор не «повзрослела» и элементарно поблагодарить.

Я не истеричка. Да, бастую иногда, отказывают периодически тормоза, но всему есть причина. Я не выгораживаю себя, не ищу оправданий. Но если бы он хотя бы раз, один единственный долбаный раз пошёл мне на встречу, поговорил со мной на равных, выслушал, позволил выговориться — возможно ничего бы этого и не было.

Все мои залеты, так или иначе, связаны с ним. Почему он упрямо не замечает этого?

Вернулся. Я сцепила пальцы, прикусив до боли губу. Ощущения на заднице тоже не позволяли забыться. Скажи ему сейчас, что влюблена беспамятства — по-любому отхлестает повторно. Успела его выучить и уже знаю, что за полыхнувшим темнотой взглядом скрыты далеко не светлые мысли.

Пришлось уставиться перед собой, усердно делая вид, что меня здесь нет и слиться с кожаной обивкой. Кстати, Гончаров так гнал, так резко притормаживал на светофоре и так круто поворачивал на поворотах, что исчезнувшая на время ссоры тошнота снова напомнила о себе, грозясь вырваться наружу. Я не то, что не решилась признаться в чувствах, а рта открыть не могла, боясь стать высмеянной в очередной раз.

Он молчал, я тоже сидела с плотно сжатыми губами. Он хмурился, присматриваясь к зеркалам, я — смотрела перед собой, вытянувшись в натянутую струну. Его лицо было будто высечено из камня, ни намека на мягкость, я же безвольно плыла от одного только запаха его парфюма и безвозвратно обмирала от брошенных в мою сторону мимолетных взглядов.

Благо, Турские жили почти что рядом. Каких-то пять километров пути, так что к дому Скибинского домчались за считанные минуты. Успокоившись и обдумав свое поведение, я поняла, что перегнула палку. Кто-кто, а Лёшка не заслуживал моего хамства. Обидно, что отлупил, но его тоже можно понять.

Я хотела хотя бы на последок поблагодарить, показав, что умею быть благодарной и ценю оказанную помощь, но меня практически вытолкали из салона, после чего, не сказав и слова, рванули с места.

Я помню, что его ждали и что после случившегося его вряд ли погладят по головке, но блин, это не значит, что я пустое место и что мне пофиг. Хотя… чего это я? Пора уже и привыкнуть к подобному обращению.

Только не привыкалось. Каждый раз, всё больнее и больнее. И как бы не обижалась, сколько бы не дулась и не ойкала, прикасаясь к заднице, а всё равно любила. Зависима была от него, болела им и температурила постоянно. Сколько бы не выедала жгучая ревность, не отравляла своими вредными парами, а думала о нем постоянно.

Вот и сейчас: он уехал, а я принялась ходить по комнате, предвидя очередную бессонную ночь. И чем больше думала, тем больше накручивала себя. А вдруг что-то случилось? После продемонстрированной Олегом жестокости была готова ко всему. До сих пор колотило от увиденного. Перед глазами мелькали кадры сцепившихся ротвейлеров, в ушах стоял подбадривающий свист, во рту пощипывала прикушенная изнутри щека.

За пять лет работы волонтером я повидала всякого. Как только не издевались над собаками и кошками их хозяева. Даже вспоминать тошно. Человеческой жестокости в этом вопросе нет равных. Но чтобы вот так? Прекрасно зная мое отношение к этому? Не ожидала. И всё из-за чего? Не поверите — что не захотела пойти прогуляться. Не знаю, что там наобещала ему Вика, но в тот момент я реально испугалась. Олега знаю не первый год, много раз отдыхали вместе, но никогда не видела его таким обозленным.

Внезапно тело одолел озноб. Кожа, которая ещё недавно горела огнём, заледенела. Это злость отступила, обида притихла, а вот тревога заполнила собой каждую клеточку. Напомнила, что живу я не среди обычных смертных, а среди жестоких хладнокровных убийц.

Волновалась за Лёшу. Сильно. Чувствовала себя виноватой. Да, я не просила его набрасываться на Турского и душить со всей силы, но я могла остаться со Скибинским и никуда не идти…

Боже, когда уже рассвет? Такая длинная ночь. Устала очень. Чем больше думала о Лёшке, тем больше грузилась, изнывая от беспокойства. Захотелось кому-то пожаловаться, открыться, поделиться наболевшим… Кому тут пожалуешься? Ни матери, ни сестры, ни любимого человека.

Отыскав телефон, набрала Гончарова. Пофиг, что может обругать, лишь бы ответил. Я всё пойму по голосу. Но его телефон был отключен. Звонить Скибинскому? И что я ему скажу? Не подскажете, как там Лёша? Вике? Боже упаси. Ваньке? Он приехал сразу же после меня, так что вряд ли бы мог помочь.