Виолетта

Так я согласилась на стерилизацию.

Хулиан решил, что во время кесарева сечения мне перевяжут маточные трубы. Если бы он был моим мужем, доктор сделал бы это без моего согласия, но, поскольку моим мужем он не был, согласие требовалось. Таково было его условие, чтобы остаться со мной. Я решила, Что двоих детей достаточно, не зная еще о непреодолимой враждебности, которая навсегда останется у меня к Хулиану, вынудившему меня пойти на этот шаг.

Узнав о моей стерилизации, мисс Тейлор спросила, почему он не сделал себе вазэктомию, если ему больше не хочется наполнять землю детьми. Для тех лет это было очень продвинутое решение. Я бы не осмелилась предложить его Хулиану: так наказывали преступников, это означало бы покушение на его мужское достоинство. Покушение на меня ничем особенным не считалось.

Моя дочь родилась рано утром, когда вдалеке дымился вулкан, засыпанный снегом до самого кратера. Все еще оглушенная наркозом, я видела его из окна палаты — величественный, с дымчатым пером, в белой мантии на фоне сапфирового неба — и решила, что девочку будут звать Ньевес[18]. Это Имя не фигурировало среди имен, которыми я запаслась заранее. Хулиан хотел сделать мне приятное и согласился, хотя сам хотел назвать дочку Леонорой, в честь своей матери, однако мне это имя напоминало корову Ривасов.

Операция оказалась не такой простой, как ожидалось: развилась инфекция, из-за которой я две недели была прикована к постели, а рана заживала медленно, оставив на животе ярко-розовый выпуклый рубец, похожий на морковку. Хулиан заботился обо мне изо всех сил; быть может, он любил меня больше, чем думал, или же боялся остаться один с двумя детьми.

Джозефина Тейлор оформила в своей школе отпуск, чтобы ухаживать за мной первый месяц, теперь мы помногу общались и рассказывали друг другу о нашей жизни с тех пор, как в последний раз были вместе. Она призналась, что Тереса всегда держала наготове чемодан с одеждой и туалетными принадлежностями на случай, если ее отправят в тюрьму, куда она регулярно попадала как бунтарка и сторонница подпольной коммунистической партии. Полиция щадила ее, считая городской сумасшедшей, а женщины в тюрьме встречали как героиню. Судьи, уставшие от ее бесчисленных правонарушений, освобождали ее через несколько дней, советуя образумиться и вести себя как приличная дама, что, впрочем, было совершенно бесполезно. После стольких лет борьбы за избирательное право женщин у Тересы по-прежнему хватало причин для беспокойства. Мисс Тейлор сказала, что многое еще предстоит сделать, существует длинный список женских проблем, о которых я никогда не задумывалась. Через несколько месяцев мы, женщины, впервые проголосуем на президентских выборах, и Тереса обивала пороги, объясняя важность этого события — ничего не изменится, если мы не воспользуемся своим правом. А я даже не была внесена в список избирателей.

Джозефина превратилась к тому времени в пышнотелую седовласую матрону, одетую как миссионерка, лицо ее покрывали мелкие морщинки и крошечные кровяные сосудики, но у нее были все те же круглые голубые глаза и та же энергия, что и в юности. Хосе Антонио ежедневно навещал меня под предлогом беспокойства о моем здоровье, но на самом деле он хотел увидеть единственную любовь своей жизни. Из-за привычки к одиночеству он тоже преждевременно постарел. Вне себя от счастья пил чай и играл с мисс Тейлор в домино, как во времена Большого дома с камелиями, а я думала о том, что было бы неплохо попросить падре Кирогу, чтобы мисс Тейлор в конце концов согласилась выйти за него замуж, однако замужество означало бы расставание с Тересой Ривас и мечтать о нем было бы жестоко.

К восьми годам стало очевидно, что внешне Хуан Мартин не походил на отца и не унаследовал отцовского характера; он был тихим ребенком, который самостоятельно развлекал себя часами, примерным учеником, осмотрительным и пугливым. Агрессивные игры, с помощью которых Хулиан пытался пробудить в нем мужественность, вызывали у него ужас; он страдал от ночных кошмаров, астмы и аллергии на пыльцу, пыль, перья и орехи, зато обладал недюжинным умом и мягким характером, что делало его неотразимым.