Виолончелист

Максу больше всего по душе пришёлся зал The Britten Theatre, открытый в честь столетия колледжа Её Величеством Королевой. Элегантный, с многоуровневым зрительным залом и арочной авансценой, он напоминал столь любимые Максом итальянские оперные театры. Когда он играл в этом зале, то его изнутри буквально распирало ощущение счастья, полёта и эйфории, а на глаза от переизбытка эмоций нередко наворачивались слёзы.

Андрей же больше радовался, когда им приходилось выступать в The Amaryllis Fleming Concert Hall, названном так в честь бывшей студентки колледжа, знаменитой виолончелистки. Это был более современный и соответствующий высочайшим международным стандартам концертный зал — а Андрей, как мальчик, выросший в достатке, прежде всего ценил комфорт.

В общем, учёба и концерты занимали практически всё время молодых ребят. Однако… кто не гулял и не кутил в студенчестве?! Разумеется, Макс с Андрюхой периодически устраивали себе “дни отрыва”, отчаянно надираясь в местных пабах и беззастенчиво снимая девушек. Впрочем, ходить по девочкам Макс начал далеко не сразу, целых полгода после начала учёбы не мог ни на кого даже смотреть, чем вызывал беззлобное подтрунивание Андрея, зато потом, “развязав”, словно сорвался с катушек.

Если позволяла погода, Макс любил просто гулять по городу, исследуя и изучая его. Ноттинг-Хилл был исхожен вдоль и поперёк, теперь же парня тянуло в районы более отдалённые. В поисках лондонских интересностей он старательно избегал заезженных туристических маршрутов и иногда натыкался на весьма занимательные местечки — вроде старинного заброшенного кладбища.

Красные телефонные будки, являющиеся визитной карточкой Лондона, скоро надоели Максу до зубовного скрежета. В них не было ровным счётом ничего примечательного, в том числе и практической пользы: большинство жителей столицы давно перешло на мобильные телефоны, поэтому будки чаще всего использовались не по назначению — как мусорки или пепельницы, а порою даже и туалеты. Нередко их обклеивали рекламой каких-нибудь борделей… в общем, та ещё “достопримечательность”. Однажды Макс, бродя в одном из таких отдалённых от дома нетуристических районов, наткнулся на сотрясающуюся и содрогающуюся, как во время землетрясения, красную будку — не сразу сообразив, что происходит, он осторожно заглянул внутрь и, отшатнувшись, невольно покраснел, сообразив, что помешал страстному совокуплению какой-то пылкой парочки.

Память тут же с готовностью встрепенулась, подсовывая ему картинку из прошлого: он и Лера в одной постели, сжимающие друг друга в объятиях, ставшие одним целым… Это воспоминание взорвалось в голове так внезапно, что он не успел поставить привычную мысленную “защиту” и на секунду задохнулся от оглушившей, затопившей его с ног до головы дикой боли. Машинально оперевшись рукой на злосчастную будку, он шумно глотал ртом воздух, пытаясь отдышаться.

— Эй, чувак, а тебе не кажется, что ты здесь лишний? — чуть приоткрыв дверь, недовольно поинтересовался чернокожий парень, даже не потрудившись застегнуть штаны. — Иди, куда шёл… Разве ты не видишь, что смущаешь даму и портишь наше свидание? Если приспичило позвонить — другая будка есть за углом.

— Извините, что помешал, — с трудом вспомнив элементарные английские фразы, отозвался Макс. — Я уже ухожу.

Глава 10

Он наивно убеждал себя, что справился. Пережил, перегорел, переболел, убежал от своей боли, надёжно спрятался и закрылся на семь замков. Однако боль всё равно настигала, находила, дотягивалась своими щупальцами — и всегда это было внезапно, всегда наотмашь, к этому невозможно было подготовиться.

Иногда Максу казалось, что он ступает по минному полю. Один неосторожный шаг — и воспоминания разрывали его душу и тело в клочки. Попавшаяся ли на глаза вывеска вегетарианского кафе, яркая ли пирамида свежих лимонов в супермаркете, модель ли с наружной рекламы, похожая на Леру фигурой и цветом волос… никогда нельзя было предугадать, когда именно рванёт, по какому ничтожному поводу, заставляя его буквально сгибаться пополам и стискивать зубы, чтобы не завыть.

Он не пытался отслеживать Лерину жизнь, намеренно не наводил о ней справок, не интересовался новостями мира моды — так что ему с переменным успехом удавалось держаться в самоизоляции от прямых напоминаний о косоглазой. Однако этот fucking мир удушающе тесен, мать его — и кое-какие вести просачивались и сквозь выстроенные им бастионы. Иногда на глаза Максу попадались фотографии Леры в журналах: судя по всему, дела у неё шли весьма и весьма успешно. Можно было только порадоваться за неё. Порадоваться тому, что она так красива и так свежа… словно и не было того страшного разговора в больнице, когда Макс запомнил её совсем, совсем иной: худющей, измученной, морально и физически выпотрошенной. Он рад был тому, что у неё всё хорошо, и ненавидел её за то, что у неё всё хорошо…