Виолончелист

**Строки из романса “Чёрное и белое” (стихи Михаила Танича, музыка Эдуарда Колмановского), впервые прозвучавшего в 1972 г. в фильме “Большая перемена”.

В конце концов, квартира мечты была-таки найдена. Не из дешёвых — даже на взгляд Андрея, зато просторная, с двумя спальнями и гостиной, отлично меблированная и — самое главное — с прекрасной звукоизоляцией благодаря толстым перекрытиям. Можно было репетировать без опаски хоть всю ночь напролёт!

— Тут хорошая энергетика, — признал Макс, зацепив взглядом огромный деревянный книжный шкаф, ныне пустующий. — Дом, в котором жили книги, вряд ли будет плохим.

— Здесь всё очень продумано и удобно для долгой и счастливой семейной жизни, — умильно улыбнулся агент, и Макс с Андреем, переглянувшись, громко заржали, вообразив свою будущую, долгую и счастливую, “семейную” жизнь.

Ещё одним немаловажным плюсом стала близость к месту учёбы. Их дом располагался всего-то в двух с половиной милях от колледжа. Максу не улыбалось ежедневно тратить по часу на дорогу, потому что он находил лондонский транспорт просто ужасным. Автобусы надолго застревали на каждом светофоре; узкое, душное и вонючее метро постоянно ломалось; разъезжать на такси простому студенту было не по карману.

Глава 9

Они поселились в районе Ноттинг-Хилл неподалёку от Гайд-парка. Когда-то здесь проживало множество эмигрантов из стран третьего мира, в том числе и нелегалы, так что обстановка была неспокойной, даже опасной. С годами цены на жильё ощутимо взлетели, всяческий сброд отсеялся, и среди обитателей Ноттинг-Хилла теперь преобладали люди творческие: актёры, режиссёры, художники, писатели и музыканты.

Это был классический английский спальный район: газоны, не теряющие даже зимой своей сочной изумрудной свежести, ухоженные двух- и трёхэтажные старинные домики, недорогие уютные кафешки, украшенные цветами, милые маленькие магазинчики.

Больше всего Макс полюбил гулять по Портобелло-роуд — улице, прославившейся рынком антиквариата и винтажной одежды. Он готов был часами бродить между торговыми рядами, глазея на выставленные там товары; иногда среди толпы можно было встретить и вполне “звёздные” лица — к примеру, в поисках свежих идей для своих коллекций здесь часто ошивались модные дизайнеры. Зимой тут приятно было угоститься недурственным глинтвейном, в любое другое время года — выпить отличного кофе, но Макса снова и снова влекло сюда, прежде всего, желание послушать уличных музыкантов.

Были среди них и жалкие любители, откровенно фальшивящие и заставляющие Макса мучительно морщиться, точно от зубной боли; попадались и настоящие профессионалы. Так, в один хмурый зимний вечер он надолго завис возле худой девчонки с выкрашенными в дикий розовый цвет волосами: она держала возле губ пан-флейту и пронзительно-щемяще, так, что сердца слушателей буквально рвались на части, наигрывала “Одинокого пастуха” Джеймса Ласта.

Это было потрясающее исполнение, которое сделало бы честь любой мировой концертной площадке — уж Макс-то знал в этом толк. Самой же девчонке, казалось, было совершенно наплевать и на мировую сцену, и на собравшихся вокруг неё зрителей — она играла для себя, о себе, точно оплакивая свою жизнь, и флейта её тоже плакала и тосковала.

Сглотнув комок в горле, Макс терпеливо дождался окончания мелодии и только потом, подойдя к девушке, опустил в её шляпу пять фунтов. Это, конечно, было жутким расточительством, но… он просто не смог удержаться.

Флейтистка (на вид совсем молоденькая, едва ли старше его самого) быстро наклонилась, подобрала купюру и надёжно упрятала себе в карман, и только затем исподлобья взглянула на Макса. Просканировав его изучающим взором, она расплылась в широкой улыбке и бесхитростно спросила:

— Угостишь меня кофе, миллионер?

…Она стала первой девушкой, к которой он смог прикоснуться после Леры.

Макс выполз в кухню, выудил из холодильника упаковку ледяного апельсинового сока и с жадностью припал к ней губами. Андрей — с влажными после душа волосами, одетый в банный халат — сидел у окна в хозяйском кресле-качалке, попивал чаёк и читал газету.

— Тебе ещё трубки в зубах не хватает для полноты картины, — буркнул Макс вместо утреннего приветствия. — И тарелки овсянки. Типичный бритиш!

— Стереотипы, стереотипы… ты до сих пор от них не избавился? — Андрей покачал головой. — Где ты хоть раз видел англичанина с трубкой и овсянкой?

Макс не ответил. Андрей вопросительно приподнял брови, окидывая друга любопытным взглядом:

— А где твоя… дама?

— Моя-то в душе отмокает, а ты что — один? — усмехнулся Макс. Андрей пожал плечами.

— Свою я выпроводил восвояси ещё в восемь утра.

— Как ты жесток, приятель… это в воскресенье-то! — попенял ему Макс. — А если серьёзно, удивляюсь, что она тебя не убила за подобное вопиющее негостеприимство, да ещё и после проведённой вместе ночи. Как тебе это удалось, колись?