Virago

Или службу сослужить хочет, милостью заручиться на годы и годы? Иной бы и на смертном одре не признался, что вожделел к супруге сюзерена, и едва ее не добился.

Любопытно, случайно ли его английской женушке эта кукла на глаза попалась? Очень может быть, что случайно. Элизабета – чужеземка, местных порядков толком не знает. Подсобляя при королевском одевании, могла по ошибке не в тот ларчик заглянуть. Супруга своего она смерть как любит… Каково-то ей было в королевском ларчике да такое найти?

Э, нет. Что-то здесь не так. Донна Элизабета, конечно, дама сметливая и решительная, только не похоже это на нее, при всей ее безмерной любви и ангельском благочестии. Не та у нее любовь, и благочестие не то. Могла она, конечно, дону Карлосу под большим секретом рассказать о том, что видела, а уж он придумал, как это можно заполучить. Служаночек очаровывать – это для него как раз.

Так-так, только камерэры у донны Исабель с ранней юности служат… И все они – истые кастильянки. Вряд ли они на такое пойдут за сладкие речи, и тем паче за звонкую монету. А кто еще в ее личные покои вхож? Пажи? Швеи? Кружевницы?

И тут дона Фернандо как ожгло.

Алессандрина.

Больше некому.

Он скорее почувствовал, чем услышал человека у себя за спиной и обернулся стремительно, как хищник. Там стояла донна Исабель, и живое лицо ее было бледнее беленой стены.

– Очень кстати пришла, как всегда. Как чувствовала.

Она молчала.

– Что будем делать, донна Исабель? А?

Она молчала.

– Это что же получается, моя супруга и королева? Инквизицию мы учредили, священную войну ведем с Божьей помощью не без успеха, поход хотим учинять через Море Мрака, а ты тем временем вожделеешь к моему племяннику, да еще в подобия его булавками тыкала? И ведь не отроковица была, ведь в зрелых летах уже пребывала…

Он дал ей осознать всю глубину своего падения, и сам поразмыслил о положении вещей. А положение ничуть не изменилось: она его супруга и королева, он ее любит и почитает, тем паче что до прелюбодеяния она не довела, и раскаялась. Дон Карлос не из тех, что болтают. Алессандрина… О ней можно позаботиться и позже.

– Не думайте, донна, что я буду вас порицать. Время уже ушло, и с тех пор вы много раз искупили ваши грехи. Все мы порой искушаемся. Посему давайте забудем о недоразумении, он не достойно долгой памяти, а это, – он брезгливо взял куклу двумя пальцами, – бросим в огонь.

Так сказал король, дабы королева ушла от него с легким сердцем.

Но мужчина был слишком зол на себя, и его сердце не было легким.

Уныло голосили раненые. Снаружи просветлело – вот-вот – и солнце, взбудораженный воздух был наполнен блеском воды и острым дыханием сырого ветра, летящего по следу торнадо. Ощущаемый в воздухе след далеко расходился с ее дорогой – небрежно залакированная ливнем, цвета охры, она вела к морю, в город, на запад, и казалась безопасной. Однако, стоя на стертом пороге бокового портала, она долго глядела – нет, не на дорогу, а в сторону, на слепую серую завесу, где ей все мстился серый крутящийся столп, и когда поняла, что нет, не мстится – он вправду стоит там, не приближаясь и не удаляясь, кто-то из-за плеча испуганно сказал: «Он за тобой…», и небо сразу подернулось тенью, а блеск воды угас…

День десятый,

в который все, как будто бы, возвращается на круги своя.

Мона Алессандрина выбирала золото. Пальцы ее, в этот раз лишенные непременных колец, чтобы удобнее было примерять новые, касались цепей и ожерелий так, словно те были живыми и теплыми. Хотя такие длинные членистые создания, как цепи и ожерелья, даже будь они живые, теплыми быть вряд ли могут… Где вы видали теплую тысяченожку, синьоры? Ох, голова, голова, какие мысли в ней крутятся, когда она раскалывается он боли!

Он закрыл глаза. Не помогает, но все же… Будь проклят англичанин! Будь проклята Англия… О-о! И что его понесло к ювелирам именно сегодня?!

Перед глазами плыла ненаписанная записка: «Любезная донна! После всех волнений вчерашнего дня я не в силах даже пошевелиться из-за головной боли, которой меня наградил мой английский соперник… Но как только оправлюсь, сразу навещу вас и расскажу новости…» Нет, не «оправлюсь» там было, там было «воскресну». Да какая же разница, если вместо записки он притащился сам, едва не вывалившись по пути из носилок, и, пока ехали к ювелирам, рассказывал о своем разговоре с королем, слушал тихий злорадный смех, и только морщился, когда боль с особой силой впивалась в виски.

Ну, неужто она выбрала, наконец?

Выбрано было на целое состояние. Он велел склонившемуся хозяину-мараносу прислать за деньгами в его кастильо д'Агилар, даже не взглянув на приобретения. Завтра снова будут сплетни. А хорошо он сделал, что купил ей золото Ла Фермозы… Да когда же уймется эта мигрень?!

А Алессандрина непременно залучит его к себе, чтобы примерить украшения и ему в них показаться.