Вирджиния Вулф: «моменты бытия»

В отличие от Виты Сэквилл-Уэст, Вирджиния умеет и любит копаться в себе, пристрастно исследовать свои чувства, смотреть на себя со стороны. В ее отношении к людям, тем более самым близким, таким как Вита, постоянно присутствует «диалектика».

«Мне она нравится, и нравится быть с ней, – поверяет она свои чувства дневнику 21 декабря 1925 года. – И нравится ее ослепительность: она, точно яркая свечка, освещает сумрачное помещение в продовольственной лавке в Севен-Оукс… Как всё это воздействует на меня? Очень по-разному. В ней есть зрелость и широта. Она разрезает волны в открытом море, несясь на всех парусах, в то время как я плыву медленно, на мелководье, в виду берега. Ей есть что сказать в любой компании, в ней есть материнская теплота, иными словами… она – настоящая женщина. И в то же время она – сладострастница, в ней сколько угодно чувственности, но нет созерцательности. Проницательностью и глубокомыслием она мне уступает. Пишет со знанием дела, но медным пером. И, однако ж, всё это сознает и окружает меня такой поистине материнской заботой, какая мне и не снилась».

Примечательно, что и Вита, и Вирджиния восхищаются одним и тем же качеством подруги – «ослепительностью». И даже пользуются одним и тем же словом – “splendour”.

Встречаются они часто, подолгу – в основном по инициативе Виты – проводят время вместе, правда, как правило, не наедине. А впрочем, однажды, в разгар их романа, осенью 1928 года, они отправляются вдвоем на целую неделю во Францию, в Бургундию, пренебрегая смущением и даже возмущением обоих супругов (хотя чем мог возмущаться давно живший своей жизнью гомосексуалист Гарольд, трудно сказать). Поскольку Леонард, разобидевшись, на письма жены из Парижа не отвечал, Вирджиния надумала написать Гарольду, которого, еще больше заострив пикантную ситуацию, горячо поблагодарила за жену:

«Я хотела поблагодарить Вас за то, что Вы женились на Вите и тем самым произвели на свет столь очаровательное и совершенно неподражаемое создание. Как бы то ни было, мы провели чудесную неделю, и я никогда в жизни так не смеялась и так много не болтала. Неделя пронеслась, как один миг. Вита была истинным ангелом. Смотрела расписание поездов, платила чаевые, говорила на безукоризненном французском, потакала любым моим прихотям, была бесподобно покладиста, прелестно выглядела, демонстрировала буквально на каждом шагу свой невиданно благородный нрав – даже когда в публичной уборной вместо канализации оказался лишь прохудившийся кувшин. Даже когда потеряла ключи. Короче говоря, нам было ужасно весело».

Подобное «обнажение» отношений Вирджинии не свойственно. Даже в дневнике, которому она доверяет самое сокровенное, о Вите говорится очень кратко, сухо и информативно, что лишь свидетельствует об их близости – ведь портреты Вайолет Дикинсон или Оттолайн Моррелл, как мы убедились, куда многословнее.

«Вита смотрелась как лейтоновская Сапфо… Мы с Витой ездили в Бургундию. Будто одно мгновение… У Виты жизнь наполненная и блестящая; все двери открыты…»