Вирджиния Вулф: «моменты бытия»

Она от души радуется поездке с Леонардом в Испанию (за границей Вулфы не бывали уже очень давно), ездит верхом на муле в горах под Гранадой, ведет путевой дневник – а не «отбывает номер», как это было, когда она ездила с сестрой и Клайвом в Италию. Вот как описывает Вирджинию в то время Квентин Белл:

«Фотографии и портреты ненадежны: собой она была, когда находилась в движении. И тогда напоминала мне какую-то фантастическую птицу. Эта птица резко вскидывает голову и призывно кричит, радуясь какой-то мысли, какому-то слову, какому-то парадоксу, которые овладели ее воображением.

Она отличалась умением удивить собеседника, смутить его непредсказуемыми вопросами, фантазией и смехом – счастливым смехом ребенка, который находит мир более странным, более абсурдным и более прекрасным, чем можно было себе представить. В те годы ее смех был явлением абсолютно естественным».

На мулах разъезжает в Испании, а в Англии и во Франции – на машине; Вулфы приобрели «ланчестер» и неустанно на нем путешествуют; за рулем, конечно же, Леонард, но есть права и у Вирджинии. Водить она не решается, но удовольствие от «мобильности» получает огромное – в тех случаях, когда вообще получает удовольствие от жизни.

«Мы почти целый день разъезжаем по Суссексу,

 – пишет она в сентябре 1927 года Литтону Стрэчи. – Не понимаю, как мы до сих пор обходились без автомобиля».

Жизнь становилась лучше и веселее, но только уже не в Хогарт-хаусе – и это была главная победа, одержанная Вирджинией в двадцатые годы. Ей наконец-то удалось уговорить мужа переехать из Ричмонда обратно в Лондон, и не куда-нибудь, а в Блумсбери, опять в Блумсбери! К поискам дома в Лондоне она приступает осенью 1923 года, а 9 января 1924-го подписывает контракт десятилетней аренды дома на Тависток-сквер 22. На первом и втором этаже располагалась адвокатская контора, Вулфы же заняли третий и четвертый этажи, а также подвал. В этом четырехэтажном кирпичном доме xix века они проживут, периодически выезжая в «Монашескую обитель», до 1939 года, после чего, поскольку здание шло на слом, переедут неподалеку, в дом номер 37 на Мекленбург-сквер.

Переезд из Ричмонда в центр города, как и всякий переезд, оказался непрост; в основном из-за книг, ведь перевозилась не только обширная семейная библиотека, но и продукция «Хогарт-пресс».

«Живем мы в основном в подвале,

 – жалуется Вирджиния в письме Литтону Стрэчи от 21 марта 1924 года. – Порядка никакого: бюсты моей мамы стоят на свернутых коврах, в ночных горшках переплетные инструменты. Никогда, никогда не разрешайте паковать ваши книги при переезде – у меня не осталось ни одной целой книжки. Чтобы меня утешить, Несса и Дункан расписали одну комнату».

Самую большую, самую светлую и самую неуютную комнату в задней части дома, бывшую бильярдную, Вирджиния еще до переезда облюбовала для себя. Хозяйке дома эта комната служила кабинетом, а ее домочадцам – библиотекой и, одновременно, издательским складом; пачки выпущенных «Хогарт-пресс» книг возвышались до самого потолка и то и дело обрушивались на пол. Печатный станок, как и в Ричмонде, стоял в подвале, откуда Леонард или Марджори Джоуд беспрерывно поднимались в библиотеку забрать либо принести пачку с книгами или бумагу, что, впрочем, Вирджинии совершенно не мешало: когда она творила, ей было безразлично, кто зашел в комнату и как она, Вирджиния, в эту минуту выглядит. Еще один словесный портрет Вирджинии Вулф тех лет – на этот раз «кисти» Ральфа Партриджа: