Вирикониум

Оказавшись снаружи, на Протонном пути, он упал, дрожа, в мокрый снег и почувствовал, что сердце сейчас выскочит из груди. Он лежал в снегу и размышлял:

«Два года назад я был ничем; потом стал лучшим бойцом королевы. Теперь они выследят меня, и я снова стану ничем».

Так продолжалось минут двадцать. Никто не последовал за ним. Было очень темно. Когда Ретц успокоился, и истинная безысходность положения стала очевидна, он нацепил одежду Осджерби Практала и отправился в Низкий Город, где бродил без всякой цели, пока не добрался до знакомого заведения, которое именовалось бистро «Калифорниум». Там он сидел, потягивая лимонный джин, пока снаружи не послышались посвисты, и страх не выгнал его на улицу — снова на улицу.

До рассвета оставалось меньше часа. Обычный в такое время морозец превратил изрытый колеями снег в лед. Ретц миновал арку и шагнул в переулок где-то около пристани Линейной массы и очутился в узком внутреннем дворе. Окружающие дома как будто распирало изнутри. Казалось, лишь мощные деревянные балки не дают им развалиться. На дне двора-колодца с крошащимися стенами царил страшный холод и тьма, не нарушаемая сменой дня и ночи; он был завален глиняными черепками и прочим мусором. Ретц дрожал. С трех сторон в стенах имелись створчатые окна; четвертая напоминала гладкий, закопченный утес, утыканный ржавыми железными болтами. Высоко над головой можно было разглядеть маленький квадрат залитого лунным светом неба. Кажется, ему удалось сбить преследователей со следа. В последний раз он слышал их, когда они рыскали по улицам за каналом. Ретц наспех огляделся, удостоверился, что остался в одиночестве, уселся в дверном проеме, чтобы дождаться восхода, и поплотнее закутался в шерстяной плащ.

Тихий свист раздался прямо у него над ухом. Он подскочил и в ужасе забарабанил в дверь дома.

— Спасите! — завопил он. — Убивают!

И услышал за спиной, в темноте, тихое насмешливое «ха-ха-ха».

Младшие группировки «Клана Саранчи» выгнали его из Артистического квартала в Низкий Город. Там на знакомом холме он в ужасе услышал тихий, жалобный свист дюжины других фракций, среди которых были «Буяны Высокого Города» — люди Энакса-Гермакса, «Пиретрум Аншлюс» — эти не ленились высвистывать «Нас все встречают радостно», «Желтые листки», «Пятое сентября»… и даже надменные головорезы из «Общества исследователей Бытия, Синий анемон». Они ждали его, по такому случаю на время отказавшись от кровной вражды. Они превратили ночной город в подобие вольера с птицами и заставляли Ретца метаться взад и вперед по Низкому Городу. Они заставили его бежать, не обращая внимания на холод и слякоть, на боль в легких, напоминая о себе с одной-единственной целью: не дать ему остановиться, неуклонно прижимая его к границе Высокого Города, к дворцу и Матушке Були. Но раз до сих пор ему удалось продержаться, они не нападут на него при свете дня или если он окажется в частном доме.

— Помогите! — заорал он. — Пожалуйста, помогите!

Внезапно одна из оконных створок у него над головой распахнулась настежь, и показалась голова, настороженно склоненная набок. Ретц замахал руками.

— Убивают!!!

Окно захлопнулось. Он застонал и еще сильнее заколотил в двери, потому что пронзительный свист «Желтых листков» заполнил внутренний двор. Когда он посмотрел вверх, деревянные балки были облеплены множеством человеческих фигурок, темнеющих на фоне неба. Они хотели выгнать его из дворика. Кто-то дернул его за плечо, над самым ухом послышался шепот. Ретц шарахнулся, кто-то легко оцарапал ему кисть…

Мгновение спустя дверь открылась, и юноша ввалился в смутно освещенный холл. Там его ожидал старик в темно-синих одеждах. В руке у него горела свеча.

Ретц поднялся по лестнице. За тяжелой суконной занавесью в конце холла находилась большая комната с каменным полом и белыми оштукатуренными стенами. Вода, наверно, замерзала бы тут за полчаса; если бы не жаровня, в которой горел древесный уголь. Кроме жаровни, здесь стояли тяжелые деревянные стулья, почтенного возраста буфет и пюпитр в виде орла, чьи распростертые крылья поддерживали старинную книгу. На одной стене висел гобелен, рваный и совершенно неуместный в этой комнате, которая могла быть жилищем аббата, судьи или отставного солдата. Старик усадил Ретца на один из стульев и поднял свечу, чтобы разглядеть его алый гребень, который по ошибке принял за рану.

Мгновение спустя он нетерпеливо вздохнул.

— И только-то, — произнес он.

— Сударь, вы доктор?.. — поинтересовался Ретц, искоса глядя на него, — Да, сударь, вы так держите свечу, что мне не видно вашего лица.

Это было не совсем так. Если бы он повернул голову, то смог бы разглядеть истощенное желтое лицо, длинное и, судя по виду, принадлежащее человеку глубоко рассудительному. Тонкая кожа туго обтягивала кости, точно вощеная бумага — каркас абажура.

— Ну и что? — пожал плечами старик. — Ты голоден?

Не дожидаясь ответа, он пошел к окну и выглянул наружу.

— Хорошо. Волчонок обманул волков и проживет еще день… Подожди здесь.

И он вышел из комнаты.