А вот и штаб тыла флота. У входа под аркой было прохладно и освежающе потягивало сквознячком. Сходу пройти в здание, как это бывало раньше, не удалось – охрана была молодая и неприступная. И это как примета, когда спотыкаешься на ровном месте, немного омрачила ожидание.
Вышел один из друзей, он уже был капитаном первого ранга, начальником отдела, с чем я его поздравил, чтобы с чего-то начать разговор.
Времени на мемуарные эмоции не было, и после обмена общими восклицаниями и приветствиями на его вопросительный взгляд я вкратце рассказал о возникшей ситуации, своих действиях и намерениях. Он выслушал, не отвечая, закурил и, помолчав ещё немного, сказал:
– Против начальника ГСМ, как против лома, нет приёма. Всем нужен бензин-соляр, и кораблям-судам, и машинам служебным. И разделить, что здесь личное, а что служебное, невозможно. Кроме лимита, он может и просто не дать под тем же предлогом. А это при общем дефиците горючего уже власть, сильная и безграничная. В этой ситуации здесь искать помощи бесполезно. Надо идти прямо к начальнику тыла, может быть, успеешь, и он примет и выслушает. Но, зная его, скажу, что это маловероятно, – сказал он, кончая курить. – Попробуй, – заключил он, – мне кажется, тебе терять уже нечего.
Спросив о других однополчанах, я получил расплывчатый, не лишённый той же логики ответ.
– У них возможностей ещё меньше – они уже гражданские. Он может их просто не принять – они же не сослуживцы. – И окончательно: – Как совет – не теряй времени, ищи того, кто может воздействовать на твоего начальника, чтобы тот рискнул как-то амортизировать ситуацию. К сожалению, я с ним для такого разговора недостаточно знаком, а другие, если посвятить в суть проблемы, вряд ли возьмутся за это дело, надеюсь, почему, тебе понятно. Прости, больше добавить нечего. Извини, я спешу, сегодня суббота.
И он засуетился, поглядывая на часы и прощаясь.
Вот и всё! Осечка! А я ведь очень надеялся на залп. Не получилось. Может, я преувеличил, называя его «другом», рассчитывая на его, естественно, бескорыстное участие и помощь?
Когда я уходил в запас, он, будучи старшим лейтенантом, подавал большие надежды на соискание дружбы. Но что-то, наверное, не получилось в жизни или службе у него, если эти понятия можно представить отдельно.
Создалось впечатление, что это не первый экзамен, который он завалил, если после всего услышанного не понял, что ему, как спасателю, вручалась судьба экипажа, и ограничился «советами постороннего», еле выкроив десять минут из субботнего парково-хозяйственного дня в кабинете.
Ну что ж, и на том спасибо!
Жизнь оказалась суровее, жестче, без сантиментов и альтруизма.
Пора сбросить с себя, как старомодный кафтан, все романтические бредни о службе и дружбе и избавиться даже от мысли, что за меня кто-то будет решать мои проблемы в моих интересах. Слишком резко произошла переоценка ценностей, теперь норма не «один за всех», а «все на одного».
Я не стал встречаться с другими (знакомыми, друзьями?!), а, проводив его взглядом, потоптавшись секунду-другую, пошёл прочь – подальше от стыда и позора. И мысли одна черней другой о своих бывших друзьях и сослуживцах какое-то время терзали мне душу, вызывая озлобление на всех и вся и на себя за беспомощность и самонадеянность, отвлекая от более жгучей и жизненно важной проблемы. Ну разве мог я предположить ещё два дня назад, что в городе, в котором я столько лет был на службе Черноморскому флоту, где имел добрую половину друзей и знакомых, я останусь один на один с бандой перевёртышей, способных в кабинетной тиши одним шевелением губ («Вы будете уволены!») изуродовать жизнь всему экипажу судна?
Чувства, горше, чем несправедливость и одиночество, наверное, нет. Трудно выстоять от первого удара, внезапного, коварного, исподтишка, а со вторым уже приходит опыт. И этот раунд я проиграл, хотя и вёл бой с тенью. Но не упал, не сник, а испытанное разочарование лишь дало новый мощный импульс к действию. Я почувствовал второе дыхание и поверил, что какой бы трудной ни была дистанция, я всё равно приду к финишу в зачётное время – понедельник, 8.00.
Я не стал подогревать и без того кипевшее возмущение сложившейся ситуацией, поиском виновных, чтобы свалить на них наши беды и получить хотя бы внутреннее облегчение, слишком велик соблазн остаться одному, как не понятому гению с мученическим терновым венцом – ни себе толку, ни людям пользы. Наоборот, все эти «бои» заставили меня жестче отнестись прежде всего к самому себе, стать самокритичней и требовательней.
Сейчас, в следующем раунде, главное – это получить результат, что-то такое, что вселит надежду, что наше правое дело восторжествует при любых обстоятельствах и что есть люди, которым это тоже нужно, как воздух, как условие душевного равновесия, без чего нет внутреннего комфорта и удовлетворения, и нормального, естественного исполнения должностных обязанностей. Я надеялся, что таким человеком будет начальник тыла флота. Почему?