Страсти подогревало, казалось бы, справедливое распределение успеха и славы между ними: выполнил боевую задачу – получи орден; обеспечивал в тылу – и медали достаточно. Было и оправданное неравенство: оклады по должности у боевого состава хоть на ступень, но выше, чем у тыловиков. А вот спирта и тушёнки на закусь и прочих жизненных благ у последних было больше. И жили они размеренней и лучше, наверное, у них было что коту на зуб бросить, когда он оказывался слишком близко. Так что в целом государство между ними всё распределило поровну и справедливо. И зависть, возникавшая то у одних, то у других, носила, скорее, личный сиюминутный характер и не была принципиальной в основе. И всё-таки всегда и во всём они были друг для друга «свои» и «чужие».
Парадокс такого неофициального феномена в том, что теперь, чтобы доказать «своим» невиновность, то есть абсурд лживых обвинений, мне нужно обращаться за помощью к «чужим», поскольку среди «своих» я безрезультатно исчерпал все возможности.
Выход один: немедленно звонить (ехать на 12-й причал далеко и долго) на десантный корабль и просить командира ЭМЧ или даже командира корабля вмешаться в дело восстановления истины. Только надо успеть до обеда!
Сегодня суббота, после обеда на борту остаётся только дежурная смена, а завтра, в воскресенье, вообще днём с огнём никого не сыщешь!
Я вскочил и, увлечённый новой спасительной идеей, быстро зашагал к остановке троллейбуса. Дозвониться можно было только от диспетчера, а добраться до него – троллейбусом вокруг Южной бухты.
Принятое решение значительно улучшило настроение, и появилась определённая надежда на успех: я почему-то не сомневался, что помощь нам будет оказана и поднявший трубку телефона отнесётся к нам с должным вниманием и уважением. Своей работой экипаж это заслужил.
А вообще ситуация такова, что нас уже спасать надо аварийно, общепринятые служебные и человеческие способы и средства не помогли. Пожалуй, это будет первый сигнал SOS, выданный в эфир.
Обычно этим маршрутом я еду на работу, и взгляд уже привык ко всему, что видно за окном. Сейчас было не до того, поэтому, не отвлекаясь, я «отрабатывал» разговор с должностными лицами корабля, которые могли бы оказать нам помощь.
Как минимум, должен состояться служебный разговор командира корабля, например, или комбрига с кем-либо от тыла, чтобы в товарищеской форме отвергнуть обвинение в пьянстве нашего экипажа, и на этом закрыть вопрос. Неплохо было бы, чтобы для страховки в понедельник кто-нибудь пришёл в нашу часть и подтвердил это лично. А уж как получится, одному Богу известно!
За эти сутки я столько раз ошибался и меня подводила излишняя самоуверенность в правоте нашего дела, что помимо моей воли в глубине души червь сомнения всё-таки шевелился. А вдруг опять сорвётся?
Но теперь я был уверен, что найду и другие варианты действий, но надеялся, что нас выслушают и убедятся, что мы правы.
Был уже час дня, я опаздывал, но верил, что задуманное получится. Надо было всё-таки взять кого-нибудь из экипажа в помощь, и дело пошло бы быстрее. А ведь экипаж-то ещё не знает решения врио командира части, а должны – они же не посторонние!
Моментально созрел план ознакомить их с нашим положением, чтобы в понедельник ничему не удивляться и быть готовым ко всему. Ну и если я делаю что-нибудь не так, может быть, они смогут предложить другой, более результативный вариант. Логично и справедливо.
И я решил после разговора с командованием десантного корабля предложить всем собраться и рассказать о ситуации на этот час, послушать их мнение и предложения для выработки окончательного решения.
У диспетчера в выходной день был покой и благодать – флот отдыхает, и телефоны молчат. Поэтому я беспрепятственно дозвонился до десантного корабля, а вот нужных начальников на нем не оказалось – они на сходе, пояснил дежурный, но любезно согласился пригласить к телефону офицера – боевого заместителя командира электромеханической части.
Кратко напомнив обстановку приёма-передачи масла в пятницу и ситуацию, в которой мы оказались, я попросил доложить командиру корабля просьбу отпустить командира ЭМЧ на час к врио командира нашей части для разъяснения ситуации. Он понял, о чём речь, и заверил, что доложит командиру корабля, а мне дал адрес командира ЭМЧ, чтобы я лично передал ему разрешение задержаться.
Разговор окончился, и я облегчённо вздохнул. Это, пожалуй, первый успех на пути к истине. Незнакомые боевые друзья бросили нам спасательный круг, и он будет использован по назначению.
Этот раунд с воображаемым противником я выиграл, но бой ещё не закончен. Отсюда я позвонил всем членам экипажа, кто был в рейсе, и назначил им рандеву на 14 часов на площади Ушакова.
Посидев ещё несколько минут в прохладной комнате диспетчера, я вышел и поехал на встречу.
В троллейбусе было жарко и душно. Поток пассажиров на вход и выход сопровождался беззлобной перебранкой и репликами доморощенных или заезжих остряков. Кто-то на задней площадке на каждой остановке нудно и назойливо повторял входящим:
– Куда вы прёте? Сзади троллейбус пустой!