Нелегко сейчас всем, партийным и беспартийным, честно и добросовестно проработавшим всю жизнь на стройках коммунизма, искренне верившим в светлое коммунистическое будущее, ценой огромных усилий и жертв защитившим свою Родину и мир от фашистских захватчиков и в рекордно короткие сроки восстановившим разрушенные города и сёла, с энтузиазмом создававшим новое социальное, равное и справедливое общество рабочих и крестьян – и вдруг, непонятно почему, оказавшимся у разбитого корыта всех жизненных ценностей.
Что это в масштабе государства – преступление или стихийное бедствие? Кто виноват в этом? Должен же кто-то отвечать за это!
У нас так было заведено, и мы к этому привыкли – если что-то не получается, это происки врага.
Помните, сколько шпионов было отловлено в 37-м году? И немецких, и японских, и английских. А здесь государство развалилось, значит, кто-то виноват и надо кому-то отвечать!
На флоте есть мрачная шутка: если виновных нет, их назначают!
Но я не всевышний судья, я просто думаю, что виновными могут быть все и… никто конкретно! Пусть это будет делом совести каждого, ибо все мы длительное время были в состоянии коммунистического аффекта, сложном, противоречивом, но излечимом.
А народ неподсуден!
И всё-таки мы сопричастны всему, что происходило у нас, и несём свою долю нравственной ответственности за себя, за всю страну. И в глубине души этот тяжкий крест несут все, кто по-прежнему любит свою Родину, страдает вместе с ней, не бросает её в беде, не чувствует себя посторонним и верит в её будущее.
Это святое чувство нашего славянского патриотизма, с которым прожили мы и наши предки в советское время, останется с нами навсегда, каким бы путём ни пошло дальнейшее развитие России и Украины, и кто знает, может быть, это было самым светлым и чистым помыслом нашего, теперь уже, слава Богу, прошлого коммунистического бытия.
Сейчас многое, если не всё, воспринимается по-другому, более рационально, прагматично, без эмоций. Обе страны развернулись на 180 градусов и легли на новые политические и экономические курсы.
Счастливого плавания им и нам всем!
Я медленно шёл домой, иногда останавливаясь и размышляя о жизни, судьбе до и после ЧП с нами.
После всех тягостных раздумий и сомнений я понял, надеяться не на что, никто нам помочь уже не успеет просто по времени, и фатальный исход неизбежен, как закат солнца.
«Вот и всё, приплыли. Поход окончен, – подумал или сказал я спокойно и обречённо, и словно сходя с мостика, добавил, мысленно прощаясь с судном: «Машины больше не нужны»…
Который раз за эти дни, представляя себе надвигающийся понедельник, разборку, на которой с нескрываемым злорадством и удовольствием мне будет объявлен приказ об увольнении, я думал, как себя вести, чтобы не показаться ни внешне, ни внутренне поверженным и раздавленным.
Все эти дни я переживал, волновался и чувствовал себя человеком, на которого в упор смотрит маленький зрачок ствола, холодно, жестко, властно, не оставляя никаких надежд, усиливая ужас ожидания вспышки выстрела, обрывающего жизнь.
Да, горькая чаша, но испить её нужно до дна, не теряя человеческого облика, достоинства и уважения к самому себе. И какой бы пытке-допросу с пристрастием ни буду подвергнут, никогда не спущу флаг своих убеждений, а на рее моего корабля – жизни всегда будет развеваться вымпел: «Погибаю, но не сдаюсь!». Иначе быть не может! Этому меня научила вся предыдущая жизнь и море.
И чем бы ни кончился последний раунд, за мной будет моральная победа, дающая мне право на жизнь с так же гордо поднятой головой, как и раньше.
И поражение надо принимать с достоинством и честью!
Впрочем, как бы ни хорохорился перед собой, на душе скребли кошки, и было грустно, обидно, больно – проиграл я нелепо и бездарно.
Значит, судьба!
Проходя мимо бара, где несколько минут назад отдыхал и мне было хорошо и уютно, я услышал знакомый колокольчик и взглянул на открывающуюся дверь, впускающую очередную группу любителей пива, на этот раз военных. И вдруг каким-то озарением вспомнил его, моего встреченного в этом месте знакомого незнакомца, посетителя из пивбара. Это он, и вовсе не таинственный, а вполне реальный человек, мой однополчанин, с которым в разное время служили на одном корабле, а потом иногда встречались по своим ветеранским делам. Но тогда он был в форме старшего офицера, а сейчас в гражданском.
Как сильно военная форма меняет человека! Дай Бог, чтобы только внешне. Главное, чему я обрадовался, – это то, что он работал в высшем эшелоне руководства нашего ведомства, и грех не воспользоваться этим.
А вдруг?
Несколько предыдущих попыток официально разрешить конфликт оказались безрезультатными. И теперь, когда появилась возможность уладить его почти приватно, я немного задумался.