Вишенки

Но нет, он заставлял себя идти! Он будет идти! Он дойдёт! Он не из тех, кто останавливается по велению ленивого тела, кто поддаётся сиюминутному соблазну мнимого, обманчивого удовольствия. У него есть цель, и ради неё он превозможет всё, перешагнёт через себя уставшего, немощного и заставит идти. И будет переставлять ноги по этой утоптанной тысячами арестантов земле.

На привалах Макар Егорович хлебал лишь баланду и тёплую воду, что давали вместо чая. Корки хлеба откладывал в полу пальто: карманы были дырявыми, а зашить было нечем. Отдыхал вместе со всеми, тесно прижавшись друг к дружке в каких-то сараях, бывших заводских корпусах. Из трёхсот человек, что вышли в путь, оставалось не более ста. Среди живых идущих шёл и он. Его вела мечта, у него была цель. Как в той, прошлой жизни он умел и заставлял себя идти к мечте, так и сейчас передвигал ноги вопреки всем законам физиологии. Не выдерживали молодые, на первый взгляд, крепкие люди, падали на дорогу. Тогда с саней слазил кто-то из конвоиров, ногами сдвигал на обочину очередной остаток от человека, и колонна продолжала движение. В ней оставался он, Макар Егорович Щербич. Нет, то, что от него осталось: оболочка и желание дойти.

Он уже не чувствовал ног, обмороженных щёк, рук, не чувствовал себя. Если что-то и держало его в этой колонне, так это одна-единственная мысль – сопка Кахляяра и Мяйяозеро. И две протоки на пути к его конечной мечте. Спроси у него, как твоя фамилия, как зовут, он вряд ли сразу скажет, стал забывать, но названия сопки и озера выучил, вызубрил, запомнил на всю оставшуюся жизнь. Вдолбил в себя навечно. И не только в голову, но и в ноги, руки, даже остатки одежды, и те пропитались насквозь, не должны забыть этих несколько непривычных названий для русского уха: Кахляяра, Мяйяозеро.

Нависшая над трактом сопка выплыла из снежной пелены, застыла в ожидании путников. Команду «привал» выселенцы исполнили без особого рвения: просто в бессилии попадали у подножия сопки. И затихли. Костёр разжигали солдаты, они же и ходили по окрестностям, искали дрова.

Макар Егорович усилием воли заставил себя подняться, дойти на негнущихся ногах до костра, взять порцию баланды, кружку кипятка и корочку хлеба. Выпивал безвкусную баланду медленно, смакуя, растягивая удовольствие. Заставил себя так делать, чтобы почувствовать, как кровь снова побежала по телу, оживила его. Следом выпил мелкими глотками немного остывшую воду, втиснулся внутрь сидящей вокруг костра толпы и затих.

А снег летел, падал на людей, закрывал белой шапкой. О том, что под снежной шапкой сидят ещё живые пока люди, говорил только парок, что курился из-под снега.

Распряжённые кони мирно жевали сено с саней, и тоже дремали стоя. Ближе к рассвету Макар Егорович выбрался на край толпы, припал к скале и снова застыл. Снег по-прежнему сыпал и сыпал, к утру превратив его в небольшой сугроб. Он слышал, как подошёл солдатик, ногой пнул в бок, он упал, не меняя позы, – так же скрючившись, остался лежать под скалой.

– Ещё один окочурился, – донеслось как сквозь сон до Макара Егоровича, и другой голос услышал тоже.

– Чёрт его поймёшь, кто это? На следующей перекличке разберёмся. Они сейчас все на одно лицо.

Он ещё выдержал, пролежал так до тех пор, пока сильно поредевшая колонна не скрылась из вида. А он уже пришёл, почти пришёл. Вот она, сопка Кахляяра, остался последний шаг, последний рывок, и цель будет достигнута.

Немного согрелся у остатков костра, почти сел на угасающие угли, пока не почувствовал, что завоняло горелой тряпкой. Нащупал в полах пальто сухари, хлебные корки, трут, кресало, что заблаговременно припас, посмотрел вслед скрывшейся в снежной мгле колонне, переложил своё последнее в этой жизни богатство в котомку и решительно направился в обход сопки, на берег Мяйяозера.

Оказывается, когда цель совсем близка, откуда-то появляются силы, доселе скрытые в остатках плоти. Шагал меленькими шажками, боясь поскользнуться на усыпанных снегом камнях, боясь потерять равновесие. В некоторых местах становился на колени, на карачках преодолевая крутые спуски или подъёмы.

Устал, сильно устал. Пришлось сесть на мокрые холодные камни, отдохнуть. В какой-то момент понял, что засыпает, теряет ощущение времени и яви. Последним усилием воли заставил себя подняться и идти, идти дальше, туда, куда ведёт его душа, сердце, угасающее на мгновение сознание.

– Господи, помоги, Боже праведный, спаси и помоги дойти, Господи, – маячившие впереди горы манили, влекли, тянули к себе надеждой, последней надеждой в его жизни.

Снег прекратился, выглянуло зимнее солнце, замерцало в морозной дымке. А вот и первая протока. Присыпанный снегом лёд создавал иллюзию надёжности. Однако разум требовал семь раз отмерить, чем раз ступить на обманчивую белизну протоки.