Вишня во льду

Алена тряхнула головой, в подтверждение каких-то своих слов, и в ушах у нее ослепительно вспыхнули маленькие снопики ярких колких световых брызг – бриллианты. Да, новая шуба явно была не единственным изменением гардероба Богдановой, и это выглядело довольно подозрительно. Хотя, кто ее знает, может, она в одночасье наследство огромное получила… Пожалуй, надо проверить.

Во втором зале, том самом, где Дорошин познакомился с вешающей шторы Ксюшей и где стояли стулья и рояль для проведения музыкальных вечеров, сейчас было пустынно. Шаги Дорошина глухо отдавались эхом от высоких потолков, он шагнул к двери, за которой скрывалась винтовая лестница в хранилище, и вдруг услышал тонкий голосок за спиной:

– А если эти картины продать, на лошадь хватит?

Изумленный Дорошин обернулся и увидел разнорабочего Ильдара Газаева, державшего под руки двух девушек лет семнадцати-восемнадцати, похожих друг на друга как две капли воды. Про лошадь спросила одна из них.

– Не знаю, – ответил Газаев и криво улыбнулся Дорошину, словно извиняясь за столь глупый вопрос. – Я ничего не понимаю в картинах, Альмагуль.

– Дочери? – спросил Дорошин, который не любил оставлять ситуацию не проясненной, даже если она его не касалась.

– Да. – Газаев снова улыбнулся, теперь по-доброму. Словно лампочка зажглась в его темных глазах. – Это старшая Альмагуль, в переводе это означает «цветок яблони», а это младшая – Диляра, то есть «прекрасная».

– Очень красивые имена, – сказал Дорошин, – только я на первый взгляд решил, что ваши дочки – двойняшки.

То ли ему показалось, то ли неясная тень промелькнула по лицу Газаева, гася «лампочку» в глазах. Промелькнула и исчезла.

– Нет, они погодки у меня, – спокойно сказал он. – Одной семнадцать, другой шестнадцать. Альмагуль в этом году школу заканчивает, на медсестру собирается поступать, а Диляра в десятом классе учится.

Обе девушки молчали, целомудренно опустив глаза в пол, чтобы не пялиться на чужого мужчину. Дорошин понимал, что причина их необычной для современных девушек скромности – в традиционном воспитании. Ильдар Газаев был из Дагестана, и несмотря на то, что они с женой приехали в их город уже лет двадцать назад, национальные традиции блюли свято.

– Тяжело поначалу с погодками, наверное, было, – сказал Дорошин, которому хотелось выяснить, почему восточная красавица с редким в их широтах именем Альмагуль спрашивала про продажу картин. – У меня отец с дядькой были погодками, так бабушка в моем детстве частенько рассказывала, как она намучилась. Младшего грудью кормит, а старший сзади на диване прыгает, ее за шею руками обнимает, виснет, кричит… Одному спать пора, другой проснулся и по дому бегает, пятками топочет, и так круглый год. Это уж потом проще, когда они постарше. Да и то, как посмотреть. Мы вон с женой на второго ребенка так и не решились.

– Ну что вы, – Газаев даже руками замахал, – дети в доме – это же счастье, а не мучение. Мы с женой были готовы и пятерых вырастить, да вот не получилось. Две девочки есть, а сыновей нет. – В голосе его прозвучала горечь.

– У меня вот сын, но от таких красавиц-дочек, как у вас, я бы тоже не отказался, – засмеялся Дорошин. – Вот только не очень понятно, при чем тут лошадь.

– Альмагуль у нас конным спортом увлекается, – в голосе Газаева звучала неприкрытая гордость, – в конный клуб ходит заниматься и очень уж о своей лошадке мечтает. А при наших доходах лошадь ни купить, ни содержать невозможно. Мы ж люди простые, рабочие. Но мечтать-то не запретишь девчонке! Вот она все, что видит, и пытается оценить с точки зрения: хватило бы на лошадь или нет. Нынешняя молодежь об автомобилях мечтает больше, а наша вот о лошадях. Я, уж простите, рассказал дома, что у нас в музее картины пропали, вот она и спрашивает. Вы не подумайте ничего дурного, – голос Газаева вдруг зазвучал испуганно, – ни я, ни дочки мои к краже никакого отношения не имеем.

– Да ладно, это я просто так спросил. – Дорошин, чтобы не смущать семейство, взялся за ручку двери.

– Ну да, конечно, так я вам и поверил! На простого человека проще всего преступление повесить. Газаев кто? Рабочий, мастер молотка и отвертки. Обвинить легко, а вот как потом отмыться?! Не я это, вот честное слово – не я. Аллахом клянусь! Мне имена всех этих художников на слух звучат одинаково. Что Левитан, что Фальк, что Рерих. Я в них не разбираюсь совсем.

«И тем не менее, ты, дорогой Ильдар Гаджидович, фамилии художников называешь уверенно, без запинки. То ли просто наблатыкался за годы работы в галерее, то ли разбираешься в искусстве гораздо лучше, чем хочешь показать», – подумал про себя Дорошин и, попрощавшись, пошел вниз, в служебные помещения музея.

Необходимую Кирееву официальную бумагу он получил у Арины Морозовой за пять минут, ненадолго зашел к Склонской, чтобы поздороваться, узнал, что Елену Золотареву пригласил к себе следователь, и, отказавшись от чая, заглянул в дверь, за которой сидела Ксюша.