Вишня во льду

Он просто физически ощущал, что отдыхает, как уходит хандра, вызванная тяжелым для него годом, как исчезает груз печальных воспоминаний, давящих на плечи, как отступает одиночество, прилипшее к нему, казалось бы, намертво, как вторая шкура. Почему-то это самое одиночество не покидало его даже в постели с Ксюшей, в те моменты, когда ему было действительно хорошо. Физически хорошо, не морально… Сейчас ему казалось, что внутренне одиноким он чувствовал себя с того самого момента, когда в один год потерял обоих родителей. А сейчас, глядя на Марию Викентьевну и Федора Ивановича, он словно снова видел маму и папу, такими, какими они могли бы быть, если бы дожили до столь преклонного возраста.

Пожилой отец в кресле-качалке у разожженного камина… Мама с аккуратно собранными волосами хлопочет у большого стола, нарезая пироги… Ненапряжная, умная женщина с простоватым, но милым лицом, разливающая глинтвейн в большие белые кружки… Лохматая собака, уставшая от обилия впечатлений, позволившая себе наконец-то забыться сном, но периодически открывающая глаза, чтобы посмотреть, тут ли самый главный человек – ее вновь найденный хозяин… Именно так Дорошин представлял себе семью. Настоящую, дружную, крепкую семью, которую он незаметно для себя потерял.

Выскочив на крыльцо, чтобы подставить зимнему ветру пылающее от горьких мыслей лицо, сорокачетырехлетний полковник Виктор Дорошин вдруг с изумлением обнаружил, что плачет.

* * *

Второго января Дорошин намеревался провести так же, как и первое, – лениво, тягуче-однообразно, натопив печь, улегшись на диване перед телевизором, обставившись мисочками с остатками новогодней еды, с сопящей под боком счастливой Габи, уже окончательно обжившейся в его доме и выбегающей на улицу неохотно и ненадолго, лишь для того чтобы справить свои собачьи дела.

Дорошин любил лениться и делал это основательно, со вкусом, тем более что получалось это нечасто. Вчерашний день был как раз примером удавшейся полностью лени, когда можно спать до полудня, валяться в постели, есть понемногу, но часто, выбирая в холодильнике то, что душа захочет, дремать, просыпаться снова, бездумно щелкать пультом телевизора, переключаясь с одного старого кино на другое. Сегодняшний день он планировал провести так же, поскольку никаких мало-мальски нужных дел запланировано у него не было, но, проснувшись в восемь утра, вдруг понял, что ему надо, просто жизненно необходимо съездить в картинную галерею.

Склонская с Золотаревой говорили ему, что в связи с переездом в новое здание им придется выходить на работу в новогодние каникулы. Вчерашний день, конечно, был исключением, но сегодня они уже точно были в строю, а значит, и ему, Дорошину, можно было включаться в работу.

Он не анализировал, что за сила гнала его в музей. Было ли это связано с необходимостью, вызванной расследованием, или ему просто хотелось снова видеть этих двух женщин, постарше и помоложе, вести с ними неспешные беседы, настроившись на одну, удивительно общую волну.

Наскоро позавтракав, он побрился, оделся и сообщил Габи, что уезжает.

– Я могу остаться в доме? – молчаливо уточнила собака.

– Можешь, только не смей залезать на диван, а то выгоню на мороз, – пригрозил Дорошин.

Псина зевнула, свернулась на своем привычном месте у печки и демонстративно прикрыла глаза в показном изнеможении.

В картинной галерее оказалось непривычно светло, пустынно и при этом шумно. Дорошин не обнаружил ни привычной гардеробщицы на входе, ни смотрительниц в залах. Картин, впрочем, тоже не было, ни одной. Голые стены с кое-где ободранными панелями, закрывающими старую штукатурку, смотрелись непривычно и как-то по-сиротски. Двое рабочих отдирали деревянную обшивку, еще двое монтировали козлы в конце первого зала. Разговаривали они громко и грубо. Звук отражался от пустынных стен, разлетался под куполообразным потолком, множился, создавая невиданный до этого акустический эффект. У Дорошина зазвенело в ушах.

– Виктор Сергеевич, как вы здесь очутились? Вы разве не знаете, что мы переехали? – Он повернулся и увидел Елену.

– Я думал, вы как раз собираете вещи для переезда, хотел помочь.

– Нет же! Галерея переехала, пока мы с вами были в Москве. Мы должны были освободить помещение до Нового года, чтобы его успели отремонтировать к рождественской службе. Здесь в ночь на Рождество служба пройдет, поэтому нам надо было торопиться, – сказала Елена. – А наши сегодня все в новом здании, обживаются. Я приехала последние ящики со своими вещами забрать. Не успела до Нового года.

– А вы на машине?

Елена засмеялась:

– Виктор Сергеевич, вы как маленький, честное слово! Откуда у меня машина? Из дома я на автобусе приехала, а в новое здание пешком пойду, тут же два квартала всего. Коробок три, так что придется сходить три раза. Вот и все.