Вишня во льду

Дорошин припомнил, что для временного пристанища сотрудникам картинной галереи действительно выделили одно из зданий областного краеведческого музея. Места для экспозиций там было негусто, да и хранилище для бесценных фондов казалось неподходящим, но сотрудники худо-бедно расселись в ожидании лучших времен и выделения галерее нового собственного здания. В том, что такие времена наступят, Дорошин сомневался. По его мнению, выставленная фактически на улицу картинная галерея была обречена мыкаться по неудобным площадкам до скончания веков. Денег на обустройство для нее постоянного дома в областном бюджете все равно не было.

– А давайте я вас подвезу, – предложил он. – Может быть, кто-то еще не все свои вещи забрал? Мы могли бы разом загрузить все ко мне в машину.

– Давайте, – согласилась Елена. – Вы к Марии Викентьевне?

– Да. И к вам тоже, – зачем-то добавил Дорошин, чувствуя себя глупо, как школьник, сбежавший с урока и попавшийся на глаза учительнице.

Елена, впрочем, на его неловкость ни малейшего внимания не обратила.

– Ой, а давайте я вам что-то покажу, – сказала она, схватила Дорошина за руку и потащила в глубь анфилады комнат. – Это только тридцатого декабря нашли. Начали деревянные панели снимать в дальнем зале – и нашли.

– Что нашли? – Дорошин едва поспевал за ней.

– Сейчас увидите. Это просто чудо какое-то!

Елена притащила его в последнюю комнату, ту самую, где он три недели назад впервые увидел стоящую на подоконнике Ксюшу. Сейчас штор на окнах не было, дневной свет заливал зал, гоняя солнечные зайчики по стенам. Дорошин прищурился, уворачиваясь от бившего по глазам света, и увидел…

На дальней стене, видимо, той самой, где в храме, до того, как он стал художественной галереей, располагалась алтарная часть, пылала яркими, совсем не выцветшими за долгие годы забвения красками фреска, повторяющая «Тайную вечерю» Леонардо да Винчи.

– Что это? – недоуменно спросил он у Елены. – Как это?

– А вот так. – Она счастливо засмеялась. – Вы знаете, я, наверное, больше других переживала из-за того, что нас выселяют и лишают здания. Но оказывается, в самом неприятном событии можно найти положительные стороны. Если бы не этот переезд, не реставрация здания, не возвращение его церкви, никто бы и не вспомнил, что здесь было такое чудо. Галерею же в начале двадцатых годов открыли, стены панелями зашили, чтобы удобнее было картины развешивать, фреску скрыли от людских глаз. Любопытно, что ни в одном источнике про нее не упоминается. Была, а как будто и не было.

– И какой это век?

– Мария Викентьевна сказала, что ориентировочно середина девятнадцатого. Хотя экспертиза нужна, конечно. Это копия с картины Леонардо, но только не совсем точная. К примеру, художник Иуду облачил в одеяние совсем другого цвета. Предстоит большая научная работа, чтобы определить автора и историю возникновения этой фрески. Ясно только, что выполнена она полностью по православным канонам.

– Удивительная находка…

– Да, конечно. Это настоящий образчик храмовой живописи. Ценность несусветная. Мне так хотелось, чтобы вы тоже ее увидели, и вот вы оказались здесь! Тоже маленькое чудо.

Дорошин был склонен с этим согласиться. Он с некоторым волнением и искренним интересом смотрел на фреску, чей колорит и композиционное построение были выше всяческих похвал.

– А много встречается случаев существования подобных копий в храмах? – спросил он Елену.

– В том-то и дело, что это редкость! Конечно, практика копирования произведений живописи, и в первую очередь, конечно же, эпохи Возрождения, в России появилась еще в восемнадцатом веке. Русские художники ездили в Италию, видели все своими глазами, пытались копировать, чтобы постичь тайну мастерства великих живописцев. Однако в храмовой живописи это практически не использовалось. До нашей находки был известен лишь еще один подобный случай. В Казанском соборе в Питере тоже есть фреска, представляющая собой копию картины Леонардо, и тоже в алтарной апсиде, и, пожалуй, это все.

– Такое ощущение, что она живая, – сказал Дорошин, вглядываясь в притягивающее к себе взгляд изображение. – Спасибо, Елена, что вы мне это показали.

– Всегда, пожалуйста. – Елена вдруг озорно засмеялась, и Дорошин подумал, что она даже сейчас покажет ему язык, но явно сдержалась. Он отметил, что на ней снова были отлично сидящие джинсы и тонкий свитерок, другой, не тот, что в поезде, который очень ей шел, гораздо больше привычных бесформенных юбок и кофт.

– Дед разрешил надеть джинсы?

– Ну, у нас же что-то типа субботника, связанного с переездом, поэтому можно, – снова засмеялась она.

Они спустились в подсобное помещение, где не было никого, кроме собиравшего какие-то ящики Ильдара Газаева, забрали нужные коробки, донесли их до машины и погрузили в багажник.

– Не новая у вас машина, как я погляжу, – заметила Елена, забираясь на переднее сиденье дорошинского «Хендая», действительно немолодого, но верного и резвого.