Витязь на распутье

Кстати, одобрение моему поведению и преподанному уроку для второй категории, жаль, изрядно запоздалое, выразил не только Силантий Меженич. Помимо него чуть позднее к нам один за другим стали подтягиваться и другие люди. Некоторые подходили с оглядкой и сразу торопливо уходили, но кое-кто и задерживался, присев рядом. Одеты они были кто как, но в основном либо подобно Кузьме, либо даже хуже. Из нарядно одетых депутатов, сидевших за двумя соседними столами, не подошел ни один. Наоборот, они как-то быстро и незаметно исчезли из трапезной, а на обед в столовую пришла едва ли половина из них.

К сожалению, из-за подвигов некоего Геракла мне поутру так и не удалось затронуть главную тему, то есть насчет самого Освященного Земского собора, чтобы выяснить поподробнее, как они себе его представляют, какую роль в его работе отводят лично себе, и всякое такое. Единственное, о чем удалось узнать, так это о полученных наказах, вот и все.

Рассчитывал заняться выяснением остального позже, после обеда, но не тут-то было. Увы, но мое инкогнито разоблачил вошедший Басманов, прямо с порога радостно завопивший, что государь повелел найти князя Мак-Альпина еще два часа назад и он меня повсюду обыскался, но слава богу, что я тут, ибо у Дмитрия Ивановича есть ко мне срочное дельце, требующее поспешать незамедлительно.

Дружная кампания за моим столом разом застыла, выпучив глаза на Петра Федоровича и гадая, не ошибся ли боярин да не помстилось ли ему. Окончательно их сомнения развеялись, когда тот выразил удивление обноскам, которые я невесть с чего на себя напялил, да озабоченно поинтересовался, не случилось ли чего.

Когда я уходил, в зале царила мертвая тишина.

Обидно, что и причина вызова оказалась пустячной. Дмитрий, к которому я заходил сразу после приезда, то есть накануне вечером, вдруг утром вспомнил про музыкантов, которых я обещал ему привезти. Государь заглянул в мой терем и выяснил у Багульника, что они вообще не приехали. Получалось, что князь про них забыл? Вот он и распорядился спешно меня найти, чтобы выяснить все до конца.

Разобрались быстро. Я в двух словах объяснил Дмитрию, что на самом деле они просто еще не приехали, задержавшись с отъездом из Костромы из-за болезни солиста. Волобуй действительно ухитрился изрядно простыть, а куда оркестру без главного дирижера? Вот и все, но на вечернюю трапезу я уже пошел с тяжелым сердцем. Одно дело, если бы я открылся народу сам, и совсем другое, когда меня неожиданно «разоблачили». Итог вроде бы один и тот же, но реакция совершенно разная.

Так оно и вышло.

Стоило мне отыскать взглядом Кузьму Минина и, потеснив людей, скромно присесть с самого краешку, как оживленная беседа тут же прекратилась. Единственные звуки – стук ложек о края мисок, да еще довольно-таки громкое чавканье. Мои попытки затеять разговор тоже ни к чему хорошему не привели. В ответ следовали краткие реплики, заверяющие, что у них все замечательно и лучше не бывает, а Силантий Меженич, который так ни разу и не оторвал взгляда от своей похлебки, и вовсе отделывался односложными туманными репликами.

К тому же и обе лавки нашего стола – это уже во-вторых – весьма быстро опустели. Я оглянуться не успел, как почти все мои соседи исчезли. Одно хорошо – Кузьма Минич остался. Поначалу он тоже помалкивал, внимательно поглядывая на меня, а затем, подметив мое расстроенное лицо, мягко сказал:

– Ты на людишек не серчай, княже. Народец ныне пужливый – уж больно времена неспокойные, – вот и имеет опаску. Ныне даже и спали опосля трапезы вполглаза – все гадали, пошто ты одежу сменил да народу объявиться не захотел. Да еще затылки чесали – мол, как бы для них худа не было, ибо разговоры разные велись, никто не таился, и не пришлось бы за свои языки своими головами ответ держать. А тут сызнова ты, да из себя эвон, вовсе иной. То ли крикнешь вязать кого, то ли…

– Утром мне просто захотелось поучить кое-кого уму-разуму, – честно пояснил я. – А насчет выведывания… Тут ты и прав, и неправ. Мне и впрямь хотелось бы узнать побольше, а как это сделать? Или ты думаешь, что, если бы я утром появился в таком вот виде, как сейчас, мне кто-нибудь открылся бы как на духу? Однако вызнавать крамолу, поверь, и в мыслях не держал – тут у меня совесть чиста. И открыться думал сам, только не успел.

– Я, признаться, тоже так помыслил, – понимающе кивнул Кузьма Минич. – Одначе иным втолковать таковское не возмог – и слушать не захотели. Мол, тебе-то бояться нечего, коли ты заступу ему дал, даже не ведая о том, что князь перед тобой, потому тебе нас не понять. А кой-кто и в сговоре обвинить успел – дескать, подстроено у нас с тобой все было. Даже бояре-обидчики и те ложные, вот больше и не появляются здесь – пришли, яко скоморохи, свое дело сделали, рожи тебе подставив, и все.

– Но ты-то мне веришь? – уточнил я.

– Верю, – твердо сказал Минин. – Слыхивал я про тебя, яко ты…

На сей раз трогательную сказку, как я самолично пеленал раны своего ратника и кормил его с ложечки, я выслушал без раздражения – очень уж она пришлась кстати.