Витязь на распутье

«Так-так. Получается, передо мной тот самый, впоследствии легендарный и прославленный… Хотя погоди-ка, – спохватился я. – Вроде бы у известного мне по истории героя отчество было Захарьич, или я что-то путаю? Ну точно, Кузьма Захарьич Минин-Сухорук. Значит, этот просто его родственник или однофамилец[118]».

Признаться, я слегка расстроился и хотел после того, как откашляюсь, поинтересоваться про его родню, которая Сухорук, но не успел – тот самый бугай из-за соседнего стола, который первым вступился за меня, если не считать Кузьму, проворно переместился к нам и с таким усердием принялся хлопать меня по спине, что я всерьез озаботился сохранностью своего позвоночника.

– Ты полегче стукай, Силантий Меженич, – усмехнулся Минич (или все-таки Минин?). – А то от усердия излиха парню ребра поломаешь.

Я, кивком головы поблагодарив Кузьму за заступничество, отдышавшись, поинтересовался у здоровяка:

– Тоже нижегородец?

– А то! – гордо приосанился тот. – Нешто незаметно?

– Да вроде на лбу печати не стоит.

Смеялся Силантий в точности как и говорил – гулко, басовито, словно в бочку ухал.

– А ты за словцом в кошель не полезешь. Хотя что я – сам же слыхал, яко ты того молодца отбрил. Остер у тебя язычок, Федя, а мне б таковское и на ум не пришло, – одобрил он. – Да и трепку обоим тоже лихо задал. Ты, ежели что вперед будет, держись меня – в обиду не дам.

– А и государевы люди тож молодцы, – негромко заметил Кузьма. – Огульно всех карать не стали, разобрались по уму.

– То не государевы, – вежливо поправил я. – То ратники государева наследника, царевича Федора Борисовича Годунова. Он же и дворец свой народным избранникам предоставил, чтоб те, кому жить негде, пристанище здесь сыскали.

– Вона как! – изумился Силантий Меженич. – Погоди-погоди, так ты и сам из Костромы, так что видал, поди, царевича?

– Еще бы! – ответил за меня догадливый Кузьма Минин, мимо ушей которого не прошло упоминание имени и отчества моего хозяина. – Сдается, не раз и не два видал, коли ему служит. Теперь понятно, почто ты приглашение тех бояр отверг. Известное дело – кто ж по доброй воле сам от царевича отойдет.

– А он сам каков? – полюбопытствовал Силантий. – Сказывают, прост да народец жалеет. А еще я слыхивал, что, даже в Кострому уехав, он, чтоб Москву от ляхов своевольных избавить, оставил в ней князя, кой…

Признаться, слушать было интересно, особенно про то, как я встал грудью на пороге храма Василия Блаженного, который попыталась осквернить своим присутствием бедовая шляхта, и стоял насмерть, не пуская полторы сотни ляхов в святое место. Правда, бился не один – и на том спасибо, – хотя всех моих соратников негодные поляки поубивали. Кульминация сюжета – эпизод с конем. Когда его подо мной убили, я поднял погибшую животину и метнул ее в наседающих шляхтичей, завалив таким образом очередной десяток врагов православной веры.

Кстати, источник информации прежний – мясник Микола, к которому Силантий с Кузьмой Миничем еще вчера заглянули в гости. Он же был во главе тех, кто пришел на помощь князю, который к тому времени изнемогал от ран и буквально свалился… куда бы вы думали? Верно, на руки Миколе, а тот, укрывая собой тело героя, самолично отнес его, то бишь меня, в мой терем в Кремле.

Нет, правильно я тогда решил сделать из фантазера мясной фарш. Ну, куда это годится? Брр! Представить, как я держу над головой жеребца, и то страшно. Я, конечно, никогда не взвешивал коней, но думаю, что центнера три они весят, если не больше. Помнится, вроде бы у тяжеловесов-штангистов мировой рекорд выглядит куда скромнее.

Ай да Федя, ай да чемпиён.

А путешествие до терема на руках у мясника? У-у-у, это зрелище, пожалуй, будет пострашнее моего метания жеребцов.

Ай да Микола, ай да трепло!

А под конец мы с Силантием Меженичем чуть не поцапались. Он осведомился, как выглядит легендарный князь-богатырь, а я, дурак, стал честно отвечать, и мой собеседник не просто не поверил, но и сильно оскорбился, заявив, что я попросту ревную к славе князя, и вообще, коли я нахожусь под его началом, то не след мне охаивать своего воеводу.

– В жисть не поверю тому, что ты тут сказываешь! – гремел он. – И ты мне тута не мели чего ни попадя! Да ентот князь меня на одну ладонь посадит, а другой прихлопнет – вот он каков!

Я представил здоровяка Силантия, сидящего на моей ладони, и, не выдержав, засмеялся, после чего тот умолк, возмущенно засопел и стал угрожающе подниматься с лавки. Положение спас Кузьма Минин. Посоветовав Силантию угомониться, он достаточно спокойно пояснил нам, что мы оба неправы. Скорее всего, князь Федор Константинович и впрямь не Святогор, каким его расписывает людская молва, но и не такой, как о нем рассказываю я, а нечто среднее.

Словом, мы помирились.