Витязь. Владимир Храбрый

Ефим Дубок проснулся от холода: медведя, рядом с которым он спал, подвалившись к теплому мохнатому боку, не было. Ефим выбрался из землянки и огляделся.

Жгучий мороз сразу обелил инеем его рыжие, длинные, спутанные волосы, которыми густо заросли голова и лицо. С глазами, колюче глядевшими из глубины этих зарослей, в порванной шкуре шерстью наружу, Ефим сам был похож сейчас на дикого зверя.

Дубок поправил на боку колчан со стрелами и направился по свежему медвежьему следу, который повел его на край леса, к дорожной колее, проложенной еще вчера какими-то монахами.

Пройдя с сотню шагов, Ефим увидел своего медведя, лежащего за кустами сбоку колеи. Заслышав хруст наста, зверь повернул голову, и в глазах его Дубок прочитал откровенную ненависть. То, что медведь голоден, было понятно, и то, почему он ушел на рассвете из землянки, тоже ясно - вчера еще почуял лошадей и вышел на охоту. Непонятна была Ефиму эта откровенная звериная злоба на него, поводыря и благодетеля.

В последнее время им редко удавалось наесться досыта - промышляли пляской в селениях, но люди обнищали до того, что кроме куска черного хлеба ничего больше не подавали. Неделю назад Дубок завалил сохатого, но мясо уже кончилось.

Было видно, как у медведя вздрагивала шерсть на загривке. Ефим приготовил лук, боясь приближаться к зверю, лишь чутко прислушивался к лесным звукам. Теперь он понял, что ничто уже не остановит медведя напасть на лошадей, если они окажутся с санями на этой колее.

«Господи, пронеси! Сделай так, чтобы монахи не возвращались… иначе мне придется убить моего зверя… Господи!»

Скоро Ефим услышал глухой стук копыт о снег и скрип полозьев. Из-за поворота выскочила тройка сильных, грудастых коней, запряженных в глубокие сани, в которых сидели три монаха; четвертый, огромного роста, широченный в плечах, держал в руках вожжи. Лошади, почуяв опасность, рванулись в сторону, и в ту же секунду из саней выпрыгнули двое: один высокий, совсем еще юный, без бороды, другой - постарше с луком в руках. На бегу он быстро натянул тетиву, и стрела, свистнув, впилась в горло замешкавшегося Ефима. Дубок выронил оружие, судорожно вцепился в древко и, окрашивая кровью снег, с хрипом повалился на куст молодого орешника.

Медведь не успел броситься на лошадей - перед ним с ножом в руках оказался безбородый широкоплечий монах. Зверь встал на задние лапы и заревел, мотая большой мохнатой головой. Он чуть отступил назад, прислонившись спиной к вековой сосне, и поджал передние лапы, изготовившись для прыжка и страшного удара, который запросто ломал конский круп.

- Яков, бросайся сбоку, - крикнул молодому монаху Бренк. В медведя стрелу он не мог пустить - Ослябя находился со зверем от него на одной линии. А крикнул вовремя - горячий Яков уже намеревался поднырнуть под живот медведя.

Ослябя прыгнул в сторону, медведь, изготовившийся для удара, подался вперед, упал на передние лапы, Яков ловко вонзил в левый бок зверя длинный нож по самую рукоятку. Рев оборвался жутким утробным хеканьем. Зверь ткнулся мордой в разрыхленный им же самим снег, дрыгнул ногами и затих.

Лошади, грызя удила, задирали головы, хрипели, косили на убитого зверя фиолетовыми испуганными глазами.

- Успокойтесь, милые, успокойтесь… - тихо приговаривал Пересвет, похлопывая ладонью по оттопыренной нижней губе коренника. - Испугались… Теперь уж все… Свалил зверя Яков… Воистину второй Божеский случай в угоду великому князю…

- Дядя Александр, - послышался голос Якова. - Подавай сани, медведя грузить будем, а у нашей стоянки я его освежую… Вот к волчьему воротнику Дмитрия Ивановича и медвежья шуба…

Пересвет укоризненно посмотрел на возбужденного молодца. Покосился в сторону великого князя, который стоял над мертвым телом Ефима Дубка, пристально вглядываясь в его заросшее волосами лицо.

Когда взвалили медвежью тушу на сани, Пересвет шепнул Якову:

- Не прыгай ты, как козел… Уймись!

Яков обидчиво поджал губы. Когда вернулся к саням, Бренк молча пожал ему локоть и прошептал:

- Помнишь, начальник сторожи говорил о человеке верхом на медведе, которого видели в шайке ордынских разбойников. Теперь понимаешь, кого мы порешили?.. Разведчика ихнего, я так полагаю… Спасибо тебе, Яков Ослябя…

Ветки орешника, подпиравшие шею Ефима Дубка, вдруг подломились, и голова запрокинулась на снег, обнажив ключицу. И на ней увидел великий князь розовую, похожую на подковку родинку, которую он видел не раз у начальника каменотесов, делавших потайной ход. На миг подумал: уж не Ефим ли Дубок мертвый лежит перед ним?.. Да с чего бы каменотесу вздумалось по диким лесам на медведе ездить?! В ордынской шайке обретаться… Нет, Дубок, которого, верно, щедро наградил брат Владимир, живет теперь в довольстве и тепле, окруженный ребятней и хозяйкой… «Надо будет отыскать его да посоветоваться насчет каменной пристройки к церкви Николы Гостунского…» - с почтением подумал Дмитрий Иванович о великом каменотесе, не ведая того, что он-то и лежит перед ним с пробитой шеей и раскинутыми, некогда сильными руками, которые так искусно могли держать мастерок…