Вьюрки

А потом девочка открыла неожиданно огромный, жабий какой-то рот, разломивший ее личико надвое почти до самых ушей, и тонко, пронзительно закричала. Задребезжало оконное стекло, звенящей дрожью отозвались стоявшие в углу банки. А девочка, не переставая кричать, ринулась прямо на Юки, быстро шлепая ладошками по дощатому полу.

Хоть Юки и была уверена, что при встрече с необъяснимым покажет себя не визжащим от ужаса обывателем, а храбрым исследователем, на деле все вышло несколько иначе. Она с воплем захлопнула дверь перед самым носом кошмарного существа и судорожно повернула торчавший из скважины ключ. С той стороны раздались стук и грохот, а потом по дереву отчетливо заскребли когти – точнее, ногти, непомерно отросшие и пожелтевшие детские ноготочки, которые Юки тоже успела заметить.

Спотыкаясь в своих незастегнутых босоножках и не разбирая дороги, она ударилась в позорное бегство – как самый настоящий трусливый обыватель.

Остановившись, чтобы хоть чуточку отдышаться, Юки обнаружила, что ноги сами принесли ее к даче раздолбая Пашки. Через сетчатый забор было видно, как Пашка меланхолично колет дрова возле сарая. Юки принялась сипло и отчаянно звать его, но он не откликался. У Юки сердце ушло в пятки – она решила, что это тоже часть наваждения, и теперь люди ее не слышат, а может, и не видят, а может, жуткая безногая девочка уже убила ее, и теперь она сама призрак… Наконец Пашка краем глаза заметил, как кто-то мельтешит у забора, поднял голову и снял громыхающие музыкой наушники.

Из долгих и сбивчивых Юкиных объяснений Пашка с большим трудом понял, что в дом к ней проник чужой ребенок, неизвестно откуда взявшийся и очень, очень страшный. Пашка удивился – он, конечно, не был большим поклонником детей, но не понимал, что в них может быть такого страшного, если они не от тебя. Юки взахлеб излагала какие-то фантастические подробности про отсутствие ножек – это ей точно показалось, не было в поселке безногих детей, – про жуткий огромный рот, про соль у порога, про камни и обереги, которые должны были защитить ее от малолетнего чудища, но она оказалась по другую сторону двери, и это не случайность, точно не случайность, ведь она никогда не спит днем, даже в детстве не любила…

Пашка выдал Юки бутылку с водой в надежде, что она, как всякий младенец, «присосется и заткнется», набросил на нее куртку, чтобы не мерзла в своих коротеньких шортах и верхе от купальника, и отправился смотреть, кто же все-таки к ней вломился. Юки семенила следом, хныча и треща без умолку – даже бутылка не помогла.

К двери флигеля Пашка подошел осторожно, потому что помнил не только о том, что всю информацию, полученную от школьников – и особенно от школьниц, – нужно делить на десять, но и обо всех вьюрковских странностях. Прислушался, даже приложил ухо к прохладному дереву – очень аккуратно, вполне готовый к мощному удару с той стороны. За дверью было тихо, но острый Пашкин слух уловил еле различимый шелест и постукивание. Темнело, поэтому Пашка захватил с собой фонарик. Взвинченная Юки ойкнула шепотом, испугавшись внезапно вспыхнувшего синеватого света. Пашка медленно повернул ключ, недовольно поморщился, услышав лязганье замка, из-за которого теперь уже точно не получится проникнуть внутрь бесшумно, и распахнул дверь.

Предбанник был пуст. На полу валялись всякие хозяйственные мелочи – моток веревки, изолента, рассыпавшиеся гвозди. Под ногой хрустнуло стекло от разбитой банки. Никого здесь не было, и только одинокий серебристый мотылек шелестел под потолком, стукаясь о доски и роняя тонкую, переливающуюся в луче фонарика пыльцу с крыльев.

– Была она тут, вон, разгромила все! – упрямо зашипела Юки. – Я на два оборота заперла, не могла она выбраться!

– Может, в комнату переползла? – пожал плечами Пашка, и Юки вздрогнула, представив, как жуткая девочка ползает в темноте у нее под кроватью.

В жилой комнате они тоже никого не нашли, хоть и обшарили все углы, перепачкавшись в пыли и паутине, и под кровать тоже заглянули. Пашка скептически покосился на разложенные у двери магические предметы, и Юки торопливо принялась укладывать обратно в шкатулку яшму, свечу из пчелиного воска, птичью лапку…

Когда она стирала с двери руну, нарисованную мелком от тараканов, проникшийся сочувствием к юной истеричке Пашка предложил ей на всякий случай переночевать у него, раз она так боится.

– Ты чего? – вытаращила глаза Юки.

– Да нет, там два дивана, и вообще я на веранде могу… белье есть, и подушки, три подушки есть… – смутился Пашка. – Или у Катьки переночуй, пошли к Катьке, а?