Вивальди

Но возможно и третье: этот вялый интеллигент есть инженер Гарин наших дней?! Варит под двойным прикрытием косметического салона и секретной госконторы свое персональное зелье. Поверить, что он работает исключительно от себя, было трудно. Но и исключать такую возможность полностью, не имел права. Маловероятно, что Модест Михайлович случайным открывателем редкого эффекта. Но он Ракеев, и в случайности в таких делах верится слабо. И время счастливых одиночек миновало, любой приличный результат в науке — итог работы коллектива. Или все-таки он гениальный, но наивный ученый, и на него кто-то волевой и решительный наложил лапу. Готовится заговор: новый ГКЧП рвется к власти, но предварительно считает необходимым обработать мозги народа. А Пятиплахов просто тот неудачник, что в последний момент не взят в команду по причине хотя бы своего алкоголизма? И едет как-нибудь мстить?

Тогда получается, что я на обочине, в куче человечьих очистков, срезанных со здорового питательного клубня. Вместе с генералом. И в утешение себе забавляться мыслью о каком-нибудь «конце света».

Но все же мысль о политическом заговоре с новомедицинскими наработками, представляется какой-то все же промежуточной, Да, пусть новый ГКЧП возник, и Модест со своими неизвестными возможностями силен, но все это лишь реакция на дыхание того, настоящего страха, что нависает над всеми нами. Никакой президент, никакой Совет Федерации и генштаб, если даже они приведут в полную готовность все наши ракеты, всех хакеров и психотерапевтов не могут этому противостоять. Одно связано с другим, что-то временно выходит на первый план, что-то таится пока в полумраке мира неузнанным.

Или… я изо всех сил тряхнул головой. У меня появилось нестерпимое желание хотя бы на пару минут прекратить всякое думание. Ибо каша же в голове, раскаленная, но бессмысленная каша.

Итак, когда мы вошли в заведение Модеста, нас там не испугались, и не обрадовались нашему визиту. Проводили в предбанник «сталинского» кабинета, пригласили погрузиться в кожаные кресла и ждать.

Пятиплахов попытался напомнить, кто он такой, секретарь кивнула ему, мол, еще раз рада, но ждать придется.

Готовят группу захвата — сказал я про себя, ни секунды себе не веря.

— Набивает, собака, себе цену. — Выдохнул генерал, и так мощно, что секретарша, кажется, ощутила на себе особенность его дыхания.

Я оглядывался, ища в обстановке признаки, по которым можно было бы определить наше непосредственное будущее.

Дверь в кабинете главврача приоткрылась. Мы увидели плечо какого-то человека, но большей частью он оставался еще в кабинете, и продолжал туда разговаривать. Затем дверь отворилась шире и выпустила высокого, очень дорого одетого мужчину с очень грустным лицом.

Он прошел мимо нас, мельком глянув, и вдруг кивнул генералу. Тот тоже кивнул, и даже чуть икнул от неожиданности. И тут же уткнулся своим перегаром мне в ухо, сообщая, что это заместитель такого-то министра — говорил так быстро, что я не разобрал какого. У него сынок видимо тут лежит. Сынок непростой — Пятиплахов шумно сглотнул слюну — лидер одного весьма своеобразного молодежного движения. Собрал ненормальных и срывает разные официозные сборища. Одно время это даже кое-кого веселило. Парень с остроумием, не то что этот туповатый и гнусавый Лимонов. А недавно парень рехнулся и сжег дачу отца. Глаза Пятиплахова горели странным воодушевлением, чем-то он был очень порадован в тайных изгибах генеральской души.

— Прошу вас, — сказала секретарша.

Модест Михайлович встретил нас держа у виска трубку телефона и кисло улыбаясь, и было непонятно к чему относится эта улыбка — к нашему визиту или к сообщению телефонному сообщению.

Он меня узнал, но не выразил восторга. Опять господин журналист приехали, и вот генерала сюда привезли и, кажется, пьяненького. Что же мне с вами делать, упорный вы мой?

Мне было неловко, и я даже растерялся. Собирался быть зрителем при сцене бурной атаки большого комитетского чина на оборонительные порядки сомнительного приватного заведения, а буду вынужден сам работать первым номером. Как я не люблю оказываться в таких ситуациях. Что было делать — начал мямлить.

Модест Михайлович усадил нас к своему наркомовскому столу, и, играя выключателем кремлевской лампы, легко, даже небрежно отбивал мои плохо подготовленные наскоки.

— Вашего Ипполита Игнатьевича я выгнал. Старик здоров, как только может быть здоров такой старик. Одно время было у него что-то вроде шоковой реакции, потом он какое-то время пытался нас дурачить, но дурачить нас долгое время, поверьте, невозможно. Потом, он украл телефон у одного нашего сотрудника.

— И вы выгнали больного человека… — попробовал я обострить.

— Повторяю, здоров, здоровее нас. Надо знать породу этих сталинских соколов. Нервы — стальные поволоки, простата, как у гимнаста…

— Он честный человек, он позаимствовал телефон, чтобы сообщить мне…

Доктор грустно и устало улыбнулся.

— Давайте оставим это.

— Но вы же знаете его историю. Жена под колесами, непосредственно вслед за этим — два необъяснимых несчастья, Потом — подполковник Марченко.