Удивительное дело: по всей Европе, и на Западе, и на Востоке были крайне популярны паломничества на Святую Землю, но в Византии они были редкостью, потому что жители империи были уверены, что именно Константинополь и есть святой город, центр христианского мира.
Эта церковь Богоматери Форосской была византийским Иерусалимом, византийским образом Нового Иерусалима и одновременно средоточием византийской духовной силы, потому что, как мы знаем, эти реликвии были похищены крестоносцами, а потом проданы за огромные деньги французскому королю Людовику Святому. Там были двадцать две важнейшие реликвии Страстей Господних.
Впоследствии для этих реликвий Людовик построил специальный храм, Сент-Шапель, или Святую капеллу. Именно так называли европейские паломники церковь Богоматери Форосской, так что одна из самых знаменитых достопримечательностей Парижа – это, можно сказать, реплика исчезнувшего константинопольского храма.
Видите, как все это переплетено и связано в единый клубок? То есть такой византийский Новый Иерусалим оказывается перенесен на Запад, в Париж, и там получает новую жизнь – и, соответственно, на несколько столетий доминирование Франции в западном мире во многом связано именно с этим глобальным проектом.
Святая София не избежала общей участи. Она была полностью разграблена, причем настолько сильно, что сами византийцы не могли даже сосчитать всего украденного. Но самое печальное, что крестоносцы, словно какие-то дикари, либо поломали все эти произведения искусства, либо переплавили в монету, так что те артефакты и святыни, которые мы можем сегодня видеть в Венеции или в других городах Европы – это лишь малая часть всего украденного. Крестоносцам было мало присвоить богатства Константинополя. Они решили присвоить саму идею империи и начали выборы нового императора и нового патриарха.
Первым латинским патриархом Константинополя был избран венецианец Томмазо Морозини. Этим фактически была поставлена жирная точка во всех отношениях между Востоком и Западом, между Католической и Православной Церковью, потому что, по сути, уже никто не соблюдал каноническую территорию Восточной Церкви. Говорить уже было не о чем, и никакие диалоги не на чем было строить. А последующие шестьдесят лет в Святой Софии проходили исключительно католические мессы.
Папа Иннокентий III, который вначале считал, что крестоносцам ни в коем случае не стоит отклоняться и идти на Константинополь, в итоге пришел к выводу, что то событие имело провиденциальное значение, потому что греческая империя, которую он сам рассматривал как империю схизматическую, теперь оказалась воссоединенной с Римской Церковью, и он постфактум одобрил произошедшее завоевание, а также постарался при этом указать крестоносцам, как именно должна управляться Церковь в завоеванной империи.