Византия сражается

Я пошел по улице. Дорогу вымостили деревянными брусками. Эти круглые деревяшки, очищенные от снега, напоминали облака в небесах. Я вернулся в цивилизованный мир. Я остановил казака, который был относительно прилично одет. Сказал, что я майор Пятницкий. Он, как я и надеялся, сделал вид, что имя ему знакомо.

– Атаман Григорьев уже вернулся? – спросил я.

– Не думаю, товарищ майор.

Я изобразил нетерпение.

– Где телеграф? Где центральный штаб? – Я проследил за его взглядом. Казак смотрел на здание, над которым был поднят большой красный флаг. – Там?

– Видимо, да.

– Очень хорошо. – Честь отдавать я не стал. Я слегка распахнул свое пальто, хотя уже изрядно замерз.

Это позволило ему разглядеть мой «штатский» костюм и, как я надеялся, убедило казака, что перед ним комиссар. Сочетание одежды было идеальным: я казался интеллигентом и при этом человеком из народа. Я немного задержался, нащупывая за подкладкой костюма пакетик на одну дозу. Снова воспользовался носовым платком, чтобы вдохнуть кокаин. Подкрепившись, я двинулся дальше. Коротко поклонившись солдату, стоявшему на карауле, я прошел через калитку у ворот, зашагал по дорожке и вскоре столкнулся с подпоручиком в зеленой с золотом казачьей амуниции.

– Я майор Пятницкий, – решительно заявил я. В мои намерения входило просто пробраться на телеграф и отправить сообщение, предположительно политического содержания, дяде Сене. – Я офицер инженерной службы. Атаман Григорьев приказал мне явиться сюда.

Подпоручик был примерно моих лет. Он внимательно выслушал рапорт, потом сопроводил меня в прихожую, в которой стояла обычная домашняя мебель, включая чучело медведя. Похоже, в Александрии любили чучела животных. На стенах висели оленьи головы. Это место, очевидно, служило маленькой гостиницей. Мы вошли в контору, где молодые дамы, как молодые дамы во всех конторах мира, возились с пишущими машинками и бухгалтерскими книгами. Одна щелкала счетами, пытаясь произвести вычисления, результаты которых быстро выписывала на большой лист бумаги. Она напомнила мне Эсме. Григорьев был не просто бандитом. Здесь располагался действующий военный штаб. Мы миновали этот рабочий улей и, преодолев деревянный барьер высотой по пояс, оказались у высокого стола. Офицер в мундире с сорванными эполетами посмотрел на меня утомленным, спокойным взглядом.

Он погладил свои нафабренные усы, потом повертел в руке какие-то документы. На вид ему было около пятидесяти.

– Товарищ? – Он явно испытывал неловкость, рассматривая мой костюм. – Вы из Херсона? Припасы уже доставлены? – Он сверился с каким-то списком.

– Я не офицер снабжения. Я майор Пятницкий. – Моя молодость и мое звание произвели эффект. Офицер подумал, что это невозможно. Но теперь мы жили в мире невозможного. Если я так молод и все же стал майором, значит, я должен быть важным политическим деятелем. Кокаин избавил меня от рези в животе и от нервной дрожи, хотя желудок у меня по-прежнему сжимало. – Мне нужно отправить телеграмму в Одессу.

Он в отчаянии опустил на стол усталые руки:

– Мы взяли Одессу?

– Еще нет. Но у нас там есть агенты.

– Телеграмма пойдет через Екатеринослав.

– Меня не волнует, как она дойдет, товарищ, – спокойно произнес я. – Естественно, она будет закодирована и пойдет под видом частного сообщения.

Он смутился:

– Возможно, нам следует посоветоваться с политруками.

– Я политрук.

– Но у меня нет полномочий.

Эти слова звучали по всей России. Их эхо разносится и до сих пор. Некогда полномочия перешли от Бога, через посредство царя, к его представителям. Они знали, где они и кто они. Их полномочия были основаны на Божественном изволении. Теперь, во имя коммунизма, они лишились полномочий. Мне следовало подумать, что первейшая обязанность коммуниста состояла в том, чтобы принять собственную ответственность и ответственность товарищей. Возможно, я слишком глуп, чтобы понять сложные рассуждения Маркса.

– Где политруки? – спросил я. Это была опасная игра, но только в нее мне и оставалось теперь играть. – Дело чрезвычайной важности.

– Наверху, товарищ. – Он указал как будто на небеса. – Разве вы не знаете?

– Я только что прибыл.

– Но не было никакого поезда.

– Я прибыл, мой друг, в грузовике. Меня похитил недисциплинированный бандит, который должен как можно скорее понести наказание.

– Не понимаю, товарищ. Кто это был?

– Сотник Гришенко.

Это для него что-то значило. Он нахмурился, записал имя, обвел его. Затем опустил перо в чернильницу, подчеркнул получившийся круг и поджал губы.

– Гришенко может чрезмерно увлечься.

– Он похитил меня из поезда, в котором я ехал в Одессу. Теперь вы понимаете меня?

Эти военные клише срывались с моих губ, как звоночки. Они возвещали обо мне. Мне не нужно было задумываться. Так говорили все, кто получил хотя бы мало-мальское образование. Только неграмотные и тупые, находясь в армии Григорьева, строили оригинальные фразы. Люди из штаба просто подражали офицерам, которых они убили и ограбили во время различных мятежей и побегов. Я инстинктивно понял это. Такие инстинкты нередко помогают, но они же могут усложнить жизнь.