Византийские исихастские тексты

Итак, начнём[342] говорить и о третьей молитве[343]: вещь странная и неудобосказуемая, а для неведающих[344] не только неудоборазумеемая, но и почти что невероятная; дело, не во многих обретаемое. Кажется, мне, что и[345] такое благо исчезло вместе с послушанием[346]. Ибо послушание уводит возлюбленного своего[347] от настоящего века[348] сего лукавого, являет его беззаботным и беспристрастным, соделывает [его] легко и незамедлительно текущим к искомому пути, если только сможет он разыскать надёжного проводника. Ибо чт

о преходящее отторгнет ум умерщвлённого послушанием для всякого пристрастия[349] мирского и телесного? Какой заботой отвлечётся возложивший на Бога и своего отца[350] всякое попечение[351] души и тела, более не живя для себя и не[352] «желая дня человеческого»[353]? Отсюда постигаемые умом обстояния (περιαγωγαί) <бого>отступных сил, наподобие верёвок опутывающие и окружающие ум тысячами помыслов, прорываются, так что оказывающийся свободным, властно воюя и[354]

исследуя вражеские замыслы, искусно изгоняет <их> и воссылает молитвы с чистым сердцем. Таково начало уединённого[355] жительства. Не так начавшие будут сокрушены зря. Начало же третьей молитвы[356] берёт начаток не от взирания горе[357], воздеяния рук, собирания мыслей и призывания помощи с неба: все это, как мы сказали, признаки первого прельщения. Но опять-таки, и не от второго [заблуждения] берёт начаток ум, обращая внимание на внешние чувства, но не видя внутренних врагов. Таковой, как мы сказали, поражается, а не поражает; ранится и не знает[358] <кем, откуда, как и почему>[359]; в плен уводится и не в силах отразить пленивших. Все время «на спине» его, скорее же — на лице «строят [

ковы] грешники"[360] и исполняют его тщеславием и самомнением.

Ты же, если хочешь положить начаток столь светородному и сладостному деланию, постарайся начать отсюда. Вслед за строгим послушанием[361], описанным выше, тебе нужно делать всё совестливо, ибо без послушания нет и чистой совести. И сохранить[362] совесть ты должен прежде перед Богом, затем пред отцом своим <духовным> и, в-третьих, по отношению к людям и предметам. Пред Богом должен ты сохранить совесть, дабы того, что, как ты знаешь, не служит Богу[363], и тебе не делать. <Пред> отцом же своим <духовным ты должен хранить совесть>[364], чтобы делать — ни добавляя, ни убавляя

[365] — все, что он говорит тебе по усмотрению своему. По отношению к людям нужно хранить[366] тебе совесть, дабы не делать другому того, что сам ненавидишь[367]. Что же касается предметов (ὕλαις), ты должен остерегаться от злоупотребления[368] во всякой вещи (πράγματι) — пище[369], питье и одежде[370]; говоря проще — делать все[371], как пред лицом Божиим, ни в что не обличаемый совестью.