– Хорошо, товарищ Сталин, я расскажу, как все было, – ответил вождю Щукин. – Только должен сразу вас заверить, что генерал-лейтенант Болдин ничем не запятнал себя перед партией и советским народом. Он не распускал войска спасаться по способности, не отдавал панических приказов, не бежал с поля боя, переодевшись в крестьянскую одежду. Вечером 25-го июня поступил приказ генерала Павлова с максимальной скоростью отступать 10-й армии в направлении Слонима, а 3-й армии в направлении Новогрудка и подчиненная генералу Болдину конно-механизированная группа прекратила свое существование. Когда потрепанный во время контрудара 6-й мехкорпус рванул на полных газах к Слониму, а 6-й кавкорпус самораспустился, генерал Болдин, у которого больше не было войск, во исполнение приказа начал отступать по дорогам к Слониму. По дороге он собирал вокруг себя остатки тех разбитых частей, командиры которых понимали, что даже отступать требуется организованно. В течение дня 26-го июня мы отступали от Индуры в направлении Волковыска, под непрерывными ударами вражеской авиации; 27-го июня, когда мы были в Волковыске, в небе появились первые «защитники», которые очистили его от германской авиации; 28-го июня утром, в деревне Дешковичи, на полпути между Зельвой и Слонимом, как я вам уже рассказывал, с нами (то есть с генералом Болдиным) вступили в контакт имперские егеря и от имени своего командования предложили помощь в войне с немцами. К тому моменту в нашем распоряжении было до двух тысяч бойцов и командиров, почто два десятка танков и несколько артиллерийских орудий. После нашей встречи с имперскими егерями две девятки немецких бомбардировщиков попытались совершить налет на Дешковичи, но наши гости успели подготовиться и посбивали их всех в течение двух минут с особым цинизмом. После этого генерал Болдин сказал, что дареному коню в зубы не смотрят, и дал свое согласие на вступление в переговоры с возможными союзниками…
В этот момент в дверь сталинского кабинета тихо постучали, и бригадный комиссар Щукин замолчал. Вождь сказал: «Войдите», после чего рослый сотрудник охраны внес давешний чемоданчик, который был в руках бригадного комиссара в момент высадки, и, повинуясь жесту хозяина кабинета, поставил его рядом со столом.
– Продолжайте, товарищ Щукин, – сказал Сталин, когда дверь за охранником закрылась, – вы остановились на самом интересном месте. Только прежде объясните нам, что значат ваши слова «посбивали с особым цинизмом»?
– Это значит, – ответил бригадный комиссар, – что, готовясь к отражению налета, да и во время самого скоротечного боя, имперские солдаты действовали вроде бы без особой спешки и суеты, но без каких-либо лишних движений и с неумолимой четкостью, как какие-нибудь хорошо смазанные механизмы. В результате бой с атакующими самолетами продлился всего пару минут. Каждый выстрел шел в цель, а для того, чтобы сбить бомбардировщик, хватало одного, максимум двух попаданий. Тяжелое лазерное ружье -это такая штука, что ей только танки жечь, что ей какой-то самолет… Немцы даже бомбежку и обстрел не успели начать, а их уже отстреливали влет, как каких-то уток. Вот поэтому я и сказал, что посбивали с особым цинизмом – будто не воевали, а работу делали, детали на станках точили. Работу закончили, рабочее место прибрали – можно и перекурить. А наши к тому времени только от мандража отходить начали. Мол, что – и это все? И чего мы так суетились и паниковали…
– Мы вас поняли, товарищ Щукин, – кивнул Сталин, положив в пепельницу потухшую трубку, – это у вас весьма ценное наблюдение. Но продолжайте дальше, мы вас внимательно слушаем.
– Вы понимаете, товарищ Сталин, – продолжил тот, – там, в окружении, под бомбами и снарядами, все видится совершенно по-иному, чем мы предполагали до войны. Прилетевшая к нам главный тактик имперцев по имени Ватила Бе вполне доступным языком объяснила, что приказ генерала Павлова на общее отступление был ошибочным или даже прямо преступным, и что исправить положение можно, только перерезав магистрали снабжения вражеской группировки в ключевых пунктах и удерживая эти пункты так долго, сколько это возможно. Что, мол, ни вражеские танки, ни пехота не способны воевать без снабжения, а значит, противник будет вынужден обернуть против нас свои ударные группировки вместо того, чтобы развивать наступление вглубь советской территории. Генерал Болдин подумал и согласился – в первую очередь, из-за того, что доступные для отступления дороги уже закончились, а при отходе через болота и леса потребовалось бы бросить и уничтожить остатки тяжелого вооружения. Зато в предложенной имперцами операции они могли быть применены с большой пользой и нанести противнику большой ущерб…