Вкус запретного плода

Последние слова Валерьян произнес так грозно, что Марина даже вздрогнула, и они оба рассмеялись. Они часто вместе смеялись, особенно поначалу. Им все казалось смешно: «Ой, смотри, воробей!», «Ой, кошка какая, смотри, с дерева слезть не может!», «Ой, смотри, какой у этой тетки смешной парик, ой, не могу, да он еще и набок съехал!»

— Потом я на родителей насмотрелся, — продолжал Валерьян. — За пять-то лет, уж будьте покойны! Такого навидался — по гроб жизни хватит.

— Так ты их совсем не любил? — осторожно поинтересовалась Марина, недоумевая, почему же он тогда вспоминал об их смерти с такой печалью. Если все было так, как он сейчас рассказывает, отчего он тогда так расстроился?

— Почему? Я их любил, я и сейчас их, наверное, люблю, хотя немного странно любить того, кто уже умер. Просто, когда я у бабушки жил, они для меня были… ну, как божества какие-то, а когда вместе с ними поселился, я их любил, как живых людей любят. Понял, что и они тоже не идеальны.

— Валь, расскажи, пожалуйста, если тебе, конечно, не слишком тяжело вспоминать, — как ты жил, когда без них остался. Бабушка к тебе переехала? Она еще не такая старенькая и глухая была, как сейчас?

— Если бы! Она такая уже лет десять! Без нее мне квартиру бы не оставили, мне только двенадцать лет было, меня скорее всего в детдом бы наладили. А так мальчик с бабушкой, хотя на самом-то деле я, конечно, один был.

— Но как же ты выжил, школу закончил?

— Не знаю. Как автомат. Я поначалу в таком шоке был! Знаешь, с одной стороны, ты один, о тебе никто не заботится, с другой — все ждут от тебя, что ты будешь таким, как раньше, исправно будешь посещать школу, делать уроки, аккуратно одеваться и вести себя как положено. Причем они тебе вроде бы сочувствуют, ну как же, такое горе у мальчика! А стоит оступиться, как все сразу: «Ах, хулиган, как тебе не стыдно, такой был раньше приличный мальчик, да что это с тобой стряслось?» Мне иной раз казалось, они и вправду не понимают — чтО.

— Как же ты выжил? — снова повторила Марина.

— Я говорю тебе — как автомат. Это не сразу произошло, во всяком случае, не все сразу. Было время приспособиться. Сначала они просто уехали, оставили мне ЦУ: «Валя, ты большой, ты должен заботиться о бабушке, а не она о тебе! Выноси регулярно мусор, вари на ужин картошку, деньги все сразу не трать, рубашку в школу надевай всегда чистую, глаженую, стиральная машина включается вот так. Утюг на холодильнике». Я ведь всегда довольно самостоятельным был, они у меня вечно то на работе, то еще где-нибудь. Я им сам ужин обычно готовил.

Ну а потом, когда они в больнице лежали, это уже отдельная история. Бабуле на работе выдавали ихнюю зарплату, а я после школы по рынкам да магазинам мотался, витамины им добывал. Овощи, фрукты, икру красную. Соки им варил под конец, когда они ничего есть не могли. А когда они умерли, мне поначалу вроде даже легче стало. До меня дошло не сразу, что их уже нет, так я за тот год умотался. Учиться совершенно не успевал. Двоек, конечно, нахватал, страсть! Чудом на второй год не остался. По одной литературе пятерки у меня были. Ее у нас классрук вел. Во был человек! Он-то меня и спас. А то я будто тоже мертвый стал. Вроде зомби, ей-Богу! Мыслей и чувств никаких. Общаться не мог ни с кем. Мне что-нибудь говорят — я молчу. Если слишком пристанут, мог в рожу двинуть. Никак не понимал, зачем я должен с ними разговаривать?

— А как же у тебя это прошло?

— Ну, что-то прошло, что-то на всю жизнь осталось… Я только, когда в другую школу перешел, малость оттаивать начал. Там все как-то сразу иначе пошло. Ребята были совсем другие, друзья у меня появились. Мне классрук присоветовал туда перейти. «Иди, — говорит, — Валя, в ту школу, твое, — говорит, — спасение в серьезной учебе, голова у тебя хорошая, а остальное все приложится».

Я пришел на собеседование, мне говорят: «Молодой человек, расскажите нам, что вы любите читать?» — «Да вы что, — говорю, — я читать вообще не люблю, у меня на это времени нет!» Они усмехаются, думают небось: «Во дебил пришел!» — «Ну, — говорят, — ладно, оставьте документы, поглядим, как вы сочинение напишете». — Валерьян злорадно ухмыльнулся. — А после сочинения они меня сразу взяли. Такой, — говорят, — у вас слог необычный, мысли такие оригинальные, чуть ли не самое интересное на весь поток сочинение! «Конечно, вы, — говорят, — пошутили, что читать не любите? Ну откройте же нам секрет, кто ваш любимый автор?» — «Пушкин», — говорю. «Ах, говорят, какой интересный юноша! Это надо же, Пушкин!» — Валерьян захохотал, потом слегка озадаченно посмотрел на Марину. Она не смеялась. — Ты все поняла? Я просто так сказал — Пушкин. Ляпнул, чтобы отвязались, а они подумали — вправду.

— Валерьян, — медленно, задумчиво проговорила Марина, — а ты на самом деле любишь Пушкина?

— Не знаю. — Валерьян задумался. — Как сказать… Люблю, наверное… «Медный всадник», например. Очень здорово. А ты, Марина? Ты любишь Пушкина?