Вкус запретного плода

Представьте себе это плотное Валерьяново расписание нанесенным на лист ватмана, вроде тех расписаний, что вывешивают в коридорах школ или институтов. Ватманский лист расчерчен на клеточки, к каждой клеточке аккуратно приклеен прозрачный кармашек. Над кармашком, к примеру, написано: «Понедельник». В кармашке лежит беленькая карточка, на ней обозначено: «Лекции в институте с 18 до 22». Так. Карточку аккуратненько вынимаем и помещаем вместо нее другую, с лаконичной надписью: «Марина». Берем следующую карточку: «Вторник, рабочее дежурство». Так, хорошо. Ставим вместо нее: «Прогул по болезни. Не забыть взять в психдиспансере бюллетень». И внизу, буквами покрупнее, знакомое нам: «Марина». Видите, как все просто?

Дома к Марининым ночным отлучкам скоро привыкли, и не надо было врать про подружек или про полуночные подготовки к семинарам по несуществующим факультативам. Просто как-то вечером Валерьян, позвонив, наткнулся на маму и провел с ней что-то вроде разъяснительной работы, в ходе которой мама вынуждена была согласиться с тем очевидным фактом, что ее Марина уже взрослая девочка. Училась ее дочь прилично, усердно готовилась к поступлению в институт, так что ничего страшного, что Марина иногда пропадает, бывает и хуже. Папа же — вот действительно удобный человек! — вообще, похоже, не замечал, дома Марина или нет, он ведь даже не замечал такие прозаические вещи, как день сейчас или ночь.

Окончательно вопрос о том, любят они с Валерьяном друг друга или нет, так и не был ею решен. Марине казалось то так, то эдак, пока она не перестала ломать над этим голову. Ведь все складывалось так хорошо, что лучше, может, и совсем не бывает. Маринина мама, например, замужем, а ведь невооруженным глазом видно, как ей плохо. С работы она давно уволилась, потому что денег там почти не платили, и теперь бродит день-деньской из угла в угол по квартире, вроде не одна, а, по сути, не с кем словом перемолвиться.

Марину с утра до вечера переполняло удивительное, неизвестно откуда взявшееся чувство счастья. По утрам она пела, заливалась соловушкой, от одного взгляда на солнышко за окном, на суету облаков, с трудом протискивающих пухлые, золотистые от солнца тела между антеннами на московских крышах; на птиц, весело прыгающих по карнизам и с веточки на веточку по чахлым московским тополям и липам; на радужные нефтяные блики в сверкающих на солнце лужах, искрящихся, словно огромные драгоценные камни на серой морщинистой груди асфальта.

Через этот, почти сплошь залитый асфальтом, двор Марина бегала по утрам в школу, излучая переполнявшую ее радость. И все у Марины выходило хорошо и удачно, и на душе у нее было ясно и празднично, и люди вокруг ей улыбались, словно им всем было приятно на нее смотреть.

7

Встретившись в шестом часу вечера в метро на «Китай-городе», то есть примерно посередине между его домом и ее, Валерьян с Мариной шли прошвырнуться по старой Москве, где оба они выросли и по которой у обоих теперь было что-то вроде ностальгии.

Прежний дом Марины стоял на Арбате. Бывшие коммунальные квартиры стали теперь частными, и в них обитали шикарные новые русские. Старый дом отремонтировали, он сиял свежей краской, а крыша на солнце сверкала, точно серебряная.

Валерьянову дому повезло куда меньше. В нем уже который год (по словам Валерьяна, по крайней мере седьмой) шел капитальный ремонт. Фактически от него осталась одна коробка. Внутренние перекрытия были сняты, и квартиры, где жил маленький Валерьян, больше не существовало.

Валерьян жил там вместе с бабушкой, у них было две комнаты в необъятной коммуналке.

— Понимаешь, я даже не знал, сколько там комнат и кто в них живет. Это было просто, ну, как маленький городок, честное слово! Я по коридорам на велике гонял целыми днями, и ни разу ни на кого не наехал, представляешь?

— Не представляю! — Марина смеялась. — В нашей квартире было всего-навсего пять комнат, и в каждой жила семья с детьми. Мы играли вместе на кухне, как сестры и братья, как одна большая семья. Так было здорово! Взрослые ссорились, конечно, но я этого ничего не помню, это мимо нас пролетало. Сейчас это как далекий сон. Когда мы переехали, мне было пять лет, меньше, день рождения в новой квартире справляли.

— А я в ту квартиру, в которой сейчас живу, только в школе окончательно перебрался. Бывал там, правда, часто, там тогда родители мои жили, при них, конечно, все было не так, как сейчас. Считалось, между прочим, что и я там тоже живу, но на самом деле до школы я пасся у бабушки. Зато родителей я в ту пору обожал, страсть! Они для меня были чем-то высшим. Бабка-то что, она бабка и есть, вроде как всегда под рукой. «Валечка, супчик, Валечка, апельсинчик, Валечка, не балуйся», в крайнем случае: «Валька, дрянь такая. Опять очки мои схватил, а ну, отдавай щас же, а то я тебя ремнем!»