Владимир

Однако думать о том сейчас не приходилось – князь Владимир стоял на пороге в темном платне, в котором обычно ходил на брань, с мечом у пояса, с непокрытой головой -только усталый, худой.

– Добрый вечер тебе, Рогнеда!

– Добрый вечер и тебе, Владимир…

Он не подошел, не обнял ее, не поцеловал, как бывало, а, медленно пройдя вперед, тяжело опустился на скамью, даже меч загремел по полу, и склонил голову на руки.

– Я пришел к тебе поговорить…

– Что ж, говори, Владимир, я давно этого ждала.

– Буду откровенен, Рогнеда… Счучилось то, чего не хотел, о чем не думал…

– Дивлюсь, что так говоришь, – ответила Рогнеда. -Ты, помнится, хотел победить Византию – и вот победил. Ты хотел стать наравне с императорами – и ныне ты называешься василевсом. Ты задумал окрестить Русь – и окрестил ее…

– Тебе, вижу, – промолвил Владимир, пытаясь улыбнуться, – точно известно, что произошло в Херсонесе, лишь одного ты не знаешь…

– Нет, Владимир, – сказала Рогнеда, – и то единое я знаю. Ты – василевс, поелику стал мужем царевны Анны… Спасибо тебе, Владимир, что не привез ее сюда сразу, а приехал один – велика Гора, но тебе с двумя женами тут было бы тесно… Боже мой! – воскликнула Рогнеда, и в ее голосе звучала великая боль. – Когда-то тоже ты приехал на Гору один, меня же позвал позднее, ныне царица Анна плывет где-то в лодии, ты же решаешь здесь мою судьбу.

– Ты смеешься надо мной, Рогнеда?…

– Нет, никогда, верь мне, не смеялась я над тобой, просто говорю о суетном мире – какой он безжалостный и жестокий.

– Неужто ты думаешь, что мне было легко жить в этом мире?

– Нет, василевс Владимир, не думаю, чтобы тебе было легко жить, если когда-нибудь люди узнают твою жизнь, они содрогнутся…

– И проклянут? – спросил Владимир.

– Нет, не проклянут, ведь ты любишь Русь более себя, а за это можно все простить, все забыть… И я, Владимир, понимаю, знаю, ты долго мучился и страдал. Ты должен был идти против ромеев, положить новый ряд, принять христианство…

Она умолкла.

– Должен был ты, Владимир, и стать василевсом, надеть корону, ты достоин этого, иначе не был бы и русским князем… Помнишь, когда ты шел на брань с ромеями, мы говорили с тобой об этом…

– Помню, – тихо промолвил Владимир.

– Одного не разумею, – закончила Рогнеда, – как мог ты, имея жену, думать о другой и, ничего мне не сказав, обвенчаться с нею?

– Рогнеда! – приложив руку к сердцу, сказал Владимир. -Когда я шел на брань, ни о какой царевне не думал, полагая с императорами ряд, о том и не помышлял, но греческие императоры суть лживы и хигры, не верил им и не верю, вот и потребовал у них руки царевны Анны…

– Видать, очень боятся тебя императоры, коли согласились выдать за тебя свою сестру… Но Анне ты веришь?

Нахмуренный и суровый, Владимир коротко отрезал:

– Назвав ее своей женой, не могу и не хочу о ней говорить…

Рогнеда поняла боль Владимира, который не изменял своему слову.

– Прости, Владимир, – промолвила она. – Я словно и позабыла, что все уже свершилось. Добро, не будем о ней говорить… Но про себя самого скажешь?

– Про себя? Скажу…

– Только всю правду, не бойся, какой бы она ни была для меня горькой: ты любишь царевну Анну?

Владимир закрыл глаза и, стиснув губы, долго молчал, потом посмотрел на Рогнеду и промолвил:

– Видишь, я долго думал, прежде чем ответить тебе, ведь… о таких вещах обычно не спрашивают… Но нет, ты, Рогнеда, имеешь право и должна была спросить…

Он снова умолк, ему трудно было сказать правду так, чтобы она поняла его и не так сурово осудила, ей эти слова были необходимы, они облегчали страдания раненого сердца.

– Добро, – промолвил Владимир, продумав все до конца, -тревожила меня не ее красота, до той поры я никогда и не видел Анны, но, увидав, был поражен. Однако, верь мне, не любил и сейчас не люблю ее. Ужасаюся тому, что сталось, будь моя воля – повернул бы все вспять… Вот и поведал тебе всю правду.

– Нет! – решительно ответила Рогнеда. – Как не повернуть вспять Днепра, так не повернуть нам жизни и счастья. Ты создал империю Русь, сам стал василевсом, женился на греческой царевне, но… – она помолчала, – мне жаль тебя.

– Рогнеда! – крикнул он. – Ты можешь днесь поведать все, в твоих речах одна правда… Но не говори, что жалеешь меня, я не токмо василевс, но и человек.

– Больше и не скажу, я все сказала…

– Как все? Что же мне делать?

– Почто меня спрашиваешь? Ты сам выбрал свой путь в жизни, не стану поперек, уйду с Горы.

– Так, – Владимир вздохнул, – теперь понимаю, что произошло – отныне я один должен здесь мучиться и страдать, ты покидаешь меня…

– Не я это сделала, а ты, Владимир.

– И это понимаю…

Воцарилось молчание – тяжелое, томительное. Двум совсем еще недавно родным, близким людям хотелось многое сказать, поделиться, их души в последнем порыве тянулись одна к другой, как, наверное, еще никогда не бывало. Но сказать они уже ничего не могли – суровая жизнь воздвигла между ними стену и разъединила навеки…

Князь Владимир первый нарушил нестерпимое молчание.