Владимир Маяковский

ПетровКапланомза пуговицу пойман.Штанызаплатаны,как балканская карта.«Я вам,сэр,назначаю апойнтман.Вы знаете,кажется,мой апартман?Тудой пройдете четыре блока,потомсюдой дадите крен.А еслистриткарта набита.околоможете взятьподземный трен.Возьмитес меняньем пересядки тикети прите спокойно,будто в телеге.Слезете на корнереу дроге ликет,а мне ужи пинту

принес бутлегер.Приходите ровнов сёвен оклбк, —поговоримпро новости в городеи проведемпо-московски вечерок, —одни свои:жена да бордер.А с джабом завозитесь в течение дняилираздумаете вовсе —тогдаобязательноотзвоните меня.Я будув офисе».«Гуд бай!» —разнеслось окрести кануловетру в свист.Мистер Петровпошел на Вест,а мистер Каплан —на Ист.Здесь, извольте видеть, «джаб»,а дома«цуп» да «цус».

С насыпиязыклетит на полном пуске.Скоротолько очень образованныйфранцузбудеткое-чтосоображать по-русски.Горланитпо этой Америке самойстоязыкийнарод-оголтец.Уж еслиОдесса — Одесса-мама,то Нью-Йорк —Одесса-отец.[1925]

СТИХИ О РАЗНИЦЕ ВКУСОВ

Лошадьсказала,взглянув на верблюда:«Какаягигантскаялошадь-ублюдок».Верблюд жевскричал:

«Да лошадь разве ты?!Тыпросто-напросто —верблюд недоразвитый».И знал лишьбог седобородый,что это —животныеразной породы.[1928]

СХЕМА СМЕХА

Выл ветер и не знал о ком,вселяя в сердце дрожь нам.Путем шла баба с молоком,шла железнодорожным.А ровно в семь, по форме,несясь во весь карьер с Оки,сверкнув за семафорами, —взлетает курьерский.Была бы баба ранена,зря выло сто свистков ревмя, —но шел мужик с баранинойи дал понять ей вовремя.Ушла направо баба,ушел налево поезд.Каб не мужик, тогда бы

разрезало по пояс.Уже исчез за звезды дым,мужик и баба скрылись.Мы дань герою воздадим,над буднями воскрылясь.Хоть из народной гущи,а спас средь бела дня.Да здравствует торгующийбараниной середняк!Да светит солнце в темноте!Горите, звезды, ночью!Да здравствуют и те, и те —и все иные прочие![1923]

КАК Я ЕЕ РАССМЕШИЛ

Должно быть, иностранцы меня уважают, но возможно и считают идиотом, — о русских я пока не говорю. Войдите хотя бы в американское положение: пригласили поэта, — сказано им — гений. Гений — это еще больше, чем знаменитый. Прихожу и сразу:

— Гив ми плиз сэм ти![1]

Ладно. Дают. Подожду — и опять:

— Гив ми плиз…

Опять дают.

А я еще и еще, разными голосами и на разные выражения:

— Гив ми да сэм ти, сэм ти да гив ми, — высказываюсь. Так вечерок и проходит.

Бодрые почтительные старички слушают, уважают и думают: «Вон оно русский, слова липшего не скажет. Мыслитель. Толстой. Север».

Американец думает для работы. Американцу и в голову не придет думать после шести часов.

Дайте мне, пожалуйста, стакан чаю.

Не придет ему в голову, что я — ни слова по-английски, что у меня язык подпрыгивает и завинчивается штопором от желания поговорить, что, подняв язык палкой серсо, я старательно нанизываю бесполезные в разобранном виде разные там О и Be. Американцу в голову не придет, что я судорожно рожаю дикие, сверханглийские фразы:

— Ес уайт плиз файф добль арм стронг…