Владимир Маслаченко: «Пеле повезло, что он не играл против меня»

В такой обстановке открылась Всесоюзная конференция по футболу. Во вступительном слове зампред Всесоюзного комитета по физической культуре и спорту, он же вице-президент Международного олимпийского комитета, К. А. Андрианов сказал: «Наши так называемые ведущие тренеры Аркадьев и Бутусов показали свою несостоятельность, неспособность подготовить команду к Олимпиаде… Книги Аркадьева вредны, потому что уводят нас от установок советской школы, ее наступательного порыва…» В докладе председателя Всесоюзного тренерского совета А. А. Соколова были, в частности, такие слова: «Тренер, оторвавшийся от масс игроков, безразлично относящийся к сигналам снизу, не способен давать новое направление. В этом отношении характерен Аркадьев — он не терпел критики, работа шла без творческого обсуждения, игроки его боялись, из-за своей любви к иностранным словам он был им непонятен… Что касается Аркадьева, то, я думаю, мы еще проведем подробный разбор его книжицы, мы это дело подымем».

Итоги совещания подводил разгневанный Андрианов: «Создается впечатление круговой поруки тренеров. Они слепо следовали за Аркадьевым, возвели тактику в решающий фактор, а увлечение тактикой не приносит победы. Надо просто знать тактику зарубежных противников и противопоставить ей нашу, советскую, более совершенную. Вот говорят, техника, надо учить технике. Все же просто, товарищи! Тренер берет лист бумаги и пишет слева фамилию футболиста и какие он имеет недостатки в обводке, в ударе, а справа — какими средствами эти недостатки ликвидировать…»

Карательный вал и его отголоски прокатились но всему советскому, но более всего по армейскому футболу. Аркадьева обесчестили. Он медленно возвращался к жизни. В конце концов за ним — по специальному указанию Лазаря Кагановича — оставили «Локомотив».

В пятьдесят девятом Аркадьев снова, как и в роковом для него пятьдесят втором, принял назначение тренером олимпийской сборной. Возможно, он пошел на это в надежде доказать, что неудача семилетней давности была случайной. Но наши соперники по отборочному турниру, команды Болгарии и Румынии, имели право выставить первые составы, что они и сделали. А в советскую сборную нельзя было включать мастеров, которые ездили на чемпионат мира в Швецию, а это двадцать два лучших игрока, весь цвет. Заведомое неравенство и предопределило конечный результат — советские олимпийцы на турнир в Риме не пробились.

Вместе с создателем Высшей школы тренеров Михаилом Товаровским Аркадьев читал лекции по тактике футбола. Написал на эту тему книгу, изданную массовым тиражом и выдержавшую несколько изданий. Одним из слушателей тех лекций был румынский тренер Стефан Ковач, который в семидесятых годах вместе с Рипусом Михелсом создал долгое время непобедимый «Аякс» с его великим лидером И. Кройфом.

Много позже, в Сент-Этьене, куда Владимир Маслаченко приехал с киевскими динамовцами как комментатор, он встретился со Стефаном Ковачем, который и рассказал ему, что не он и не Михелс изобрели «тотальный футбол», взяв который на вооружение, «Аякс» и стал всех сокрушать. «Я всего лишь прослушал курс ваших Аркадьева и Товаровского, — признался Ковач. — Мне это понравилось, мы с Михелсом все доработали, развили и стали применять на практике».

Мэтр нашей спортивной журналистики Лев Иванович Филатов как-то спросил Аркадьева, почему тот оказался в спорте. Аркадьев, не удивившись вопросу, ответил: «Я из того поколения, для которого в названии "физическая культура" слово «культура» стояло на первом месте». В этом ответе — человеческая и профессиональная суть Бориса Аркадьева.

«Мне легко предположить, — писал Филатов, — что многие люди, как и я, испытывали на себе обязывающее влияние Аркадьева и изумлялись этому влиянию, потому что ничего похожего в футбольной среде встречать не доводилось. В этой среде Аркадьев был фигурой неожиданной, пришельцем, странником. Рафинированный интеллигент — это для футбола, наверное, излишняя роскошь. Но раз такой человек объявился, залетел, им гордились. Его тонкая духовность была подмечена и выделена как украшающая редкость.

Но она оказалась плодоносной, что сделало Аркадьева фигурой выдающейся, единственной в своем роде… Все, чем жил Аркадьев в футболе, все им сделанное и служило тому, чтобы футбол рос, поднимется в наших глазах. Невозможно представить, чтобы этот человек просто служил в футбольном департаменте, пусть даже сверхдобросовестно. Футбол, коль скоро он ему себя посвятил, сделался для него областью, где можно проникнуть в суть вещей, увидеть развитие, эволюцию, предвосхитить будущее. Если представить Аркадьева, допустим, художественным или литературным критиком, он непременно поставил бы перед собой исследовательские цели, не удовлетворился бы текущим рецензированием.