Владимир Набоков: pro et contra. Том 1

Сведения посткоммунистических времен утверждают, что Кутепова похитители перевозили на судне, но не на восток, а на запад, вокруг Европы, через Средиземное море. Раненный в первую мировую, он не мог перенести хлороформ, под которым его держали, и скончался за 100 миль от Новороссийского «родного» порта. Миллер же был доставлен на судне «Мария Ульянова» из Гавра в Ленинград, а затем в Москву. После всего, что досталось ему вынести, он был расстрелян 11–12 мая 1939 г.

Оба похищения и убийства Набоков без труда соединяет в один сюжет о простоватом и прямодушном генерале Федченко, заведенном Голубковым (Стеблин) в некий переулок. Плевицкая получает фамилию Славская. Психологический акцент рассказа, почти неожиданный для Набокова, — как супруги смотрели в глаза друг другу, что выражал их взгляд после того, как доверчивый Федченко был передан ими в лапы НКВД, а они продолжали играть спектакль неведения. Но вот, подбирая форму для эпизода этой передачи, Набоков пишет:

«В этой части Парижа улицы называются именами разных философов, и переулок, которым они (Федченко и Голубков. — Н. Т.

) проходили, был окрещен одним из начитанных отцов города улицей Пьера Лабима (фр.l'abime — пропасть, бездна. — Н. Т.).Он тихо вел мимо темной церкви и каких-то строений в пространство, где на своих клочках земли там и тут стояли с закрытыми ставнями частные дома позади металлических загородок, на которых ненадолго замирали обреченные смерти листья клена во время их полета с голых ветвей на мокрую мостовую.

По левой стороне переулка шла длинная стена, из суровой серости которой кое-где выглядывали загадки крестословицы из кирпичей; в одном месте этой стены находилась маленькая зеленая дверь» [804]

.

По условленным словам Голубкова она открылась, и протянулись три пары рук, уволокших генерала.

Маленькая зеленая дверь в стене, переместившаяся из рассказа Уэллса в рассказ Набокова, помогла восполнить картину того, что последовало за похищением.

Яма, в которой обнаружилось тело Уоллеса, превратилась в бездну, пропасть; ею стала родина и Федченко, и его создателя Набокова.

Ив. ТОЛСТОЙ

Ходасевич в Кончееве ^{355}

Присутствие Владислава Ходасевича в набоковском «Даре» не только бесспорно, но исполнено фундаментального эстетического значения. Это значение определено главными темами романа — взглядом на русскую литературу XIX века, судьбой эмигранта, назначением художника. Автор таких статей, как «Колеблемый треножник», «Кровавая пища», «Литература в изгнании», «О горгуловщине», «Кризис поэзии», «Ниже нуля», «Белого коридора» и других мемуарных очерков, «Тяжелой лиры» и «Европейской ночи» был для Набокова кумиром с ранних 1920-х годов. Редко кто в связи с Ходасевичем не цитирует торжественных набоковских слов: «Крупнейший поэт нашего времени, литературный потомок Пушкина по тютчевской линии, он останется гордостью русской поэзии, пока жива последняя память о ней», — и вместе с тем совершенно необъяснимым остается молчание пишущих о «Даре» относительно места Ходасевича в этом «романе о русской литературе».

Не участвуя в спорах о литературе в эмиграции прямо, Набоков в «Даре» преобразил свою невысказанную публицистическую позицию в литературные картины двух веков и в этой форме коснулся практически всех гуманитарных и творческих проблем, о которых шла речь в Берлине и Париже тех лет. «Дар» переполнен современностью даже на тех страницах, где речь идет о Чернышевском, Пушкине или тибетской экспедиции отца. И везде, как водяной знак, присутствует авторитет Ходасевича.

Но внутри обширной темы «Ходасевич и Набоков», даже более узкой — «Ходасевич в „Даре“», нас будет интересовать совсем частный вопрос — «Ходасевич в Кончееве».

***

Как известно, исследователи не сходятся в выборе прототипа этого существеннейшего героя романа, едва ли не второго по важности после Годунова-Чердынцева. Нина Берберова в своих воспоминаниях прямо связывала Кончеева со своим бывшим мужем: