Владимир Набоков: русские годы

До того как Набоков почувствовал, что людская круговерть мешает ему сосредоточиться и утомляет его, он решил, что Париж мог бы стать идеальным местом для работы и что перспективы здесь гораздо лучше, чем в Берлине. Ему нравилось новое для него ощущение собственной известности, с которым он не был знаком в Берлине, и он думал, что было бы глупо с его стороны не воспользоваться теми возможностями, которые сулила ему слава. Он пишет Вере: «Я думаю, что мы должны перехать сюда» и предлагает сделать это уже в январе. Он надеялся, что Василий Маклаков, соратник отца по кадетской партии, а ныне официальный представитель русской эмиграции в Париже, поможет им получить визу²⁵. Вера отказывалась переезжать, не вполне разделяя уверенность мужа, что они смогут прожить в Париже на его литературные заработки.

V

К середине ноября последние столики переместились с тротуаров под крыши кафе и на углах оживленных улиц появились жаровни с горячими каштанами. 13 ноября Сирин, которому необходимо было выспаться перед публичным выступлением, переехал к Фондаминским на рю Шерновиц, 1, в Пасси, русский район Парижа. В этой большой элегантной квартире, содержавшейся на доходы жены Фондаминского от чайной плантации на Цейлоне, Фондаминские жили с тех пор, как в 1906 году покинули Россию[124]. Сирин не пожалел, что переехал к Фондаминским. В первую ночь он проспал 13 часов кряду, а Фондаминский ждал, когда он проснется, чтобы приготовить ему ванну. Амалия Фондаминская по-матерински заботилась о госте. Она отвела ему отдельный туалетный столик и снабдила тальком, одеколоном и мылом. Она перепечатала на машинке тридцать с лишним страниц «Отчаяния» (работа над чистовым вариантом была только что закончена), которые он собирался читать на литературном вечере. Она даже ничего не сказала ему, когда от дыма его папирос у нее разболелись легкие²⁶

.

Одеваясь к вечеру, Сирин обнаружил, что смокинг Кянджунцева ему короток и не скрывает ни брючного ремня, ни манжет шелковой рубашки, тоже одолженной ему Кянджунцевым. Амалия Фондаминская быстро смастерила эластичные нарукавные повязки, а Зензинов отдал Набокову подтяжки от собственных брюк, которые без них едва держались. И только когда Сирин обрел вполне элегантный вид, все трое сели в такси (остальные уехали раньше) и отправились в «Мюзе Сосиаль» на рю Лас-Кас, 5.

Первое публичное выступление Набокова в Париже вызвало грандиозный интерес среди эмигрантов — в немалой степени благодаря тому, что стараниями его организатора Фондаминского имя Сирина постоянно мелькало в газетах. Русские парижане, знавшие его как писателя, были наслышаны о нем как о талантливом чтеце. Зал был полон, все билеты раскуплены. Старожилы утверждали, что никогда раньше ни один писатель-эмигрант не собирал такую толпу слушателей. Здесь были писатели старшего и младшего поколений, представители прессы, «тысячи женщин».

Начало было назначено на 8.30. Из элегантного портфеля, позаимствованного у Руднева, Сирин неторопливо достает бумаги. Без тени волнения, неспешно он начинает читать наизусть стихи, которые уже стали частью его постоянного репертуара: «К музе», «Воздушный остров», «Окно», «Будущему читателю», «Первая любовь», «Сам треугольный, двукрылый, безногий» и «Вечер на пустыре». Он декламирует скорее как актер, а не как поэт, и каждое стихотворение вызывает громкие аплодисменты. Выпив стакан воды, он переходит к рассказу «Музыка». Акустика в зале великолепная, публика — идеальная. Зал взрывается оглушительными овациями. Перерыв.

Вновь его обступает толпа людей. Подходит неприятная женщина, от которой нестерпимо пахнет потом, и что-то (что именно, он не разобрал) говорит ему: это Новотворцева, с которой в 1919 году в Греции у него был роман. Через несколько дней после выступления он получит от нее два сердитых письма²⁷

. Он уже устал улыбаться, а лица, знакомые и незнакомые, все мелькают.

После перерыва публику ждет самое интересное — первые две главы (тридцать четыре страницы) «Отчаяния». Сирин в ударе, собранный, артистичный, он выделяет голосом именно то единственное слово, которое способно оживить всю фразу. Зрители, переполнившие зал, представляются ему «милым, восприимчивым, пульсирующим животным, которое крякало и подхохатывало на нужных (мне) местах. И опять послушно замирало». Чтение продолжается до половины двенадцатого. Затем Сирин с большой компанией направляется в кафе; виновник торжества произносит короткую речь — поздравлениям нет конца. Ранним утром Сирин с Фондаминским вернулись домой, и Илья Исидорович подсчитал вырученные деньги; очевидно, сумма получилась немалая, если только за билеты, проданные задолго до выступления, Набоков получил аванс 3 тысячи франков. Все сошлись на том, что вечер был сиринским триумфом²⁸.

VI