Владимир Святой. Создатель русской цивилизации

У противников христианства перед глазами тоже стояло крещение Ольги. Но если для сторонников веры греков и латинян это само по себе свидетельствовало за крещение, то для других все было с точностью до наоборот. За ислам выступила та часть дружинников, которая хотела сохранить верность прежней, завоевательной политике. Мирное правление Ольги казалось им бесславным и скудным. Единственный достойный способ добывать пропитание, – говорили они, – нападать на соседей. Только-только вернулись они к удачным походам после поражений Святослава и Ярополковой смуты – а теперь вновь встает вопрос о принятии миролюбивой греческой веры. Тем более, что это означало вероятный долгий или даже вечный мир именно с христианами-греками. Вновь зазвучало нечто вроде погубившего некогда Игоря «мы наги!» – правда, сейчас без достаточных на то оснований. Следует, – утверждали судившие так дружинники, – принять ислам. Тогда Русь поручит освященное им право вести войну за веру. Следует помнить, что свидетелями удачного «джихада меча» русы только что оказались в Хазарии.

Чьей именно победой являлось решение отправить послов на «испытание вер», сказать трудно. Очевидно, оно потому и прошло, что давало отсрочку и временно удовлетворяло обе партии. К тому же большинство, очевидно, на тот момент составляли как раз «скептики», отвернувшиеся от язычества, но не сделавшие дальнейшего выбора. Обеим сторонам было на что рассчитывать. Посольство на запад могло как подтвердить, так и опровергнуть справедливость неприязни к «латинянам». К тому же последнее обстоятельство, в глазах сторонников христианства, ничего не решало. Ольга, в конце концов, принимала «закон греческий». Для сторонников мусульманства, мало что о нем знавших, исход посольства на Восток тоже мог оказаться двояким. К тому же, зная мало, они и сами хотели бы просветиться.

На Восток отправилось четверо придворных бояр Владимира, столько же, вероятно, – на Запад. Западное посольство вернулось быстрее. Скорее всего, оно не уехало дальше Чехии – потому память о переговорах и не отложилась в хрониках Священной Римской империи. Принесенные вести подтвердили разочарование князя в речах латинян внешними впечатлениями: «Пришли в Немцы. Видели их в храме, творящими службу, а красоты не видели никакой».

Отправленным на Восток предстоял путь более дальний. Не задерживаясь в Болгарии, они отправились по волжскому пути дальше, до низовий, а оттуда или от восточного берега Каспия – в Хорезм. Мамун пришел в восторг от русского посольства и от его цели. Ему уже грезилось приращение земель ислама до мифических границ мира на дальнем севере. После покорения Хазарии такая победа на пути веры навсегда бы прославила его имя, приравняв к древним воителям Халифата, превратившим мусульманство в мировую религию.

По приказу Мамуна русских подробно ознакомили с мусульманским богослужением. Он подтвердил верность союзу с Владимиром – и, вероятно, какие-то права русских купцов в «Хвалисах». Это было ценным приобретением. Но к увиденному послы отнеслись по-разному. Итог всей миссии достаточно ясен. Но там, в Хорезме, по меньшей мере кому-то из бояр исламский обряд пришелся по вкусу. Во всяком случае, убежденный в успехе Мамун отправил с посольством в обратный путь на Русь одного из придворных имамов. Он должен был принять от Владимира и всех русов исповедание истинной веры и учредить общину. Благодаря этому самоуверенному акту мусульманские историки позднейших веков не усомнились, что старания хотя бы на время увенчались успехом.

На самом деле сложилось иначе. Посольство вернулось в Киев, скорее всего, уже в первых месяцах 987 года. По возвращении послы представили Владимиру свой отчет. В летописи он выглядит крайне удручающе для ислама – взгляд из совершенно иной культурной традиции на незнакомое и непонятное: «Пришли сначала к болгарам и посмотрели, как кланяются в ропате, стоя без пояса. А поклонившись, сядет и глядит туда-сюда, как бешеный. Нет веселья у них, но печаль и смрад великий. Не добр закон их». Думается, глас послов был не единодушен, а может, и более мягок. В конце концов, кто-то же привез на Русь имама. Даже если то была уступка радушному и настойчивому Мамуну, появление готового обращать хорезмийца следовало как-то обосновать перед скорым на гнев князем.

Но, что бы ни сказали послы, летописный текст верно отражает выводы, сделанные князем. Если христианство он не мог решиться принять с отвергнутого уже Русью римского Запада, то ислам принимать просто отказался. И для него, пока еще нехристианина, главным здесь было именно общее впечатление от чего-то чуждого всему образу жизни русов, чего-то бесконечно от их нравов далекого.