Читаем Владимир Высоцкий. Человек. Поэт. Актер полностью

У моря, у портаЖивет одна девчонка.Там моряков до чертаИз дальних разных стран, Загадочных стран.И все они едва лиДевчонку эту знали,Они не замечали, —
Мол, не было печали,Ну, а другим, кто пьян,Скорее бы стакан.Подруга, блондинка,Та, что живет у рынка,Как день, так вечеринка,Веселье там и смех,Веселье и смех,А тихая девчонка,
Хоть петь умела звонко,К подруге не ходила,Ей не до песен было,Веселье и успехВ почете не у всех.Манеры, поклоны,Мегеры и матроны,Счастливчики пижоны,
До них ей было далеко,До них ей было далеко,Ей не до поцелуев,Ведь надо бить буржуев,И надо бить, заметьте,На всем на белом свете,И будет всем легко,И будет всем легко.

Иосиф Хейфиц

ДВА ФИЛЬМА С ВЫСОЦКИМ

Мое знакомство с Владимиром Высоцким началось, как и для многих, с его песен. Это было в конце шестидесятых. В киноэкспедиции в Крыму я слышал их ежедневно, идя на съемку мимо ялтинского тира. Они привлекали толпы посетителей в фанерный павильон, заглушая хлопки пневматических ружей. Пластинок с его песнями тогда еще не было. Их успешно заменяла запись «на ребрышках». Так называли целлулоидные прямоугольники старых рентгенограмм. Почитатели Высоцкого где-то их добывали и приспособили для звукозаписи. Пластины с изображением грудной клетки, испещренные бороздками записывающей иглы, вполне заменяли долгоиграющие диски, хотя и прибавляли хрип к и без того «засурдиненному» баритону исполнителя.

Записанную «на ребрышках» я и услышал впервые его песню, если память мне не изменяет, эту: «Он пил, как все, и был как будто рад, а мы, его мы встретили, как брата… А он назавтра продал всех подряд, ошибся я, простите мне, ребята…»

Толпа зачарованно слушала, и меня, помню, сразу взял за душу этот не то голос, не то крик. Будто чьи-то сильные руки сжимают горло певца и не отпускают, а он силится допеть, докричаться. Я спросил: кто это? Мне ответили, удивившись моему невежеству: «Это Володя Высоцкий».

По голосу он представился мне могучим мужчиной богатырского сложения, этаким суперменом. И поэтому, когда в начале семьдесят второго года я искал исполнителя роли зоолога фон Корена для своего фильма по чеховской «Дуэли», я вспомнил о Высоцком. У Чехова фон Корен широкоплеч, смуглолиц, фигура его производит впечатление мощи, и весь он — воплощение высокомерия и холодности. И вот приехал из Москвы и стоит передо мной человек невысокого роста, даже, можно сказать, щуплый. Большая, красиво посаженная голова подчеркивает некоторую непропорциональность фигуры. Я был поражен несоответствием голоса и внешности.

Поначалу, не скрою, я был разочарован. Но вскоре ощущение внутренней силы этого человека привлекло меня. По опыту знаю: при первой встрече с режиссером актеры обычно стараются понять, какую черту свою спрятать, а что выпятить, чтобы предстать в наиболее выгодном свете, и от этого становятся неестественными, будто играют сразу несколько плохо отрепетированных ролей. Володя с первой минуты нашего знакомства стал «своим», будто знали мы друг друга уже давно. И это сразу расположило меня к нему.

Спешу оговориться: то, что я называю его Володей, — не фамильярность. Это — привычная форма обращения к нему. Я не слышал, чтобы кто-нибудь при любых обстоятельствах называл его Владимиром Семеновичем. От студийного плотника и до режиссера — он для всех был Володя. Точно и хорошо сказал о нем Андрей Вознесенский: «всенародный Володя».

И вот смотрю я на него и недоумеваю: рядом с Олегом Далем, кандидатом на роль Лаевского, он кажется маленьким. Но мне так не хочется отказываться от его участия в фильме. И чем больше всматриваюсь в него во время нашей беседы, тем все решительнее прихожу к выводу, что нужно сделать поправку к чеховскому описанию внешности фон Корена. А что, если этот «прежде всего деспот, а потом уж зоолог» именно таков: ниже среднего роста, щуплый. И несмотря на это, а скорее именно благодаря этому он «король и орел, держит всех жителей в ежах и гнет их своим авторитетом». Решившись, прямо говорю об этом с Володей. И обретаю союзника.

— В самом деле, — вспоминает он, — есть много примеров тому, что тираны и деспоты — часто люди маленького роста и свой недостаток пытаются возместить жаждой власти и превосходства.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе
Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Роберт Рождественский заявил о себе громко, со всей искренностью обращаясь к своим сверстникам, «парням с поднятыми воротниками», таким же, как и он сам, в шестидесятые годы, когда поэзия вырвалась на площади и стадионы. Поэт «всегда выделялся несдвигаемой верностью однажды принятым ценностям», по словам Л. А. Аннинского. Для поэта Рождественского не существовало преград, он всегда осваивал целую Вселенную, со всей планетой был на «ты», оставаясь при этом мастером, которому помимо словесного точного удара было свойственно органичное стиховое дыхание. В сердцах людей память о Р. Рождественском навсегда будет связана с его пронзительными по чистоте и высоте чувства стихами о любви, но были и «Реквием», и лирика, и пронзительные последние стихи, и, конечно, песни – они звучали по радио, их пела вся страна, они становились лейтмотивом наших любимых картин. В книге наиболее полно представлены стихотворения, песни, поэмы любимого многими поэта.

Роберт Иванович Рождественский , Роберт Рождественский

Поэзия / Лирика / Песенная поэзия / Стихи и поэзия