Владимир Высоцкий: Эпизоды творческой судьбы

Потом очень долго партийная организация «Ленфильма» требовала, чтобы картину показали нам и дали самим высказать свое мнение. Чтобы мы сами смогли разобраться, что уж там вышло такого «анти». Нам обещали, но так ни разу и не показали. Вернее, был какой-то «закрытый» просмотр, куда допустили лишь несколько человек из съемочной группы, а всей массе партийцев «Интервенцию» так и не показали. Потом долго ее доснимали, дорабатывали, но все равно фильм не приняли в Госкино. А потом якобы вышел приказ вообще смыть все пленки. Я не знаю, как Полоке удалось сохранить один экземпляр...

Мы все очень переживали такое окончание нашей работы (...), но я не представляю даже, каково было все это вынести и Полоке, и Володе — ведь они всю душу вложили в картину и связывали с ней большие надежды. А получилось, что «Интервенция» очень осложнила их кинематографическую судьбу». (7)

«Мы не один год возились с картиной: озвучивали, переоз-вучивали — все варианты. Затем доснимали что-то и опять озвучивали — никак не могли закончить. Потом картину очень долго сдавали. Каждый раз приезжали какие-то комиссии, что-то выясняли. Меня спрашивали: как, мол, вам тут работается? Чувствовался во всем этом какой-то подвох. Настроение у всех падало по мере того, как проходило время. Шли разговоры, что картину закроют, ощущалась какая-то безысходность...

Помню, мы приехали в Москву защищать фильм. Остановились у Высоцкого. Он жил далеко очень, где-то на окраине, в пятиэтажном доме. Скромная квартирка, две комнаты (...). Мы просидели всю ночь не сомкнув глаз — Полока, Золотухин, я, Высоцкий, кто-то еще,— ждали следующего утра, когда должна была решиться судьба фильма. У Полоки на следующий день должен был состояться разговор в ЦК. Все очень переживали: Золотухин чуть не плакал, Высоцкий много курил, Полока молчал, но так молчал, что делалось страшно. Володя сочинил письмо в ЦК. Он просил от имени всех участников съемки не закрывать картину.

Утром Полока пошел в ЦК с этим прошением. Но все было бесполезно. А то письмо, как рассказывал Геннадий Иванович, до сих пор осталось без ответа». (8)

«[Володя] очень был заинтересован в результате. Когда с картиной начались сложности (а я уже говорил, сколько он ставил на эту роль), для него было это потрясением. Он написал письмо в защиту фильма и попросил подписаться всех актеров. Именно актеров, не меня. И что было поразительно в этом документе — не было демагогических фраз, выражений, даже цитат из газет. Высоцкий этого себе не позволял. Он даже назвал его прошением, но ничего унизительного в этом человеческом документе не было». (1)

«Весть о том, что картину положили на полку, была для него тяжким ударом. В числе основных обвинений в адрес «Интервенции» было «изображение большевика Бродского в непозволительной эксцентрической форме».

Трудные наступали времена...» (3)

«Двух совершенно противоположных людей я играл одновременно, и снимали мы это в Одессе (...). Второй человек, который находится по другую сторону баррикад,— он действует тоже в девятнадцатом же году и тоже в городе Одессе, и тоже примерно в таком же возрасте. Только это был белогвардейский поручик Брусенцов». (9)

«Не предполагал совсем, что буду здесь так долго торчать,— думал, что буду в Измаиле, но тут на днях пришла «успокоительная телеграмма» — Не волнуйтесь... тчк. Ваши съемки — сентябре. Я был прямо в ужасе. Ведь в сентябре — театр и павильоны «Интервенции» в Ленинграде. Как быть? Дупак здесь, я ему сказал про «2-х товарищей». Он реагировал не бурно, и я малехо успокоился. Ладно! Бог с ним, а то и так голова кругом идет...

...А у Вити Турова во время этой злополучной поездки успел я чуть-чуть сняться, теперь должен лететь в Минск на 2 дня спеть на свадьбе «А вот явились к нам они — сказали «Здрасте». Спою и уеду, как спою, так сразу и уеду... А что мне еще — спел, да уехал. Все эти поездки мелкие съемки хочу закончить до 20 числа, после чего поеду в Измаил и заставлю что-нибудь снять, чтобы было легче потом. Еще надо вспомнить себя на лошадях и познакомиться со своей новой лошадью, которая будет играть Абрека. Эго ло шадь, которая в сценарии.

Мое утверждение проходило очень трудно. Т. е. все были за меня, а Гуревич, тот, что начальник актерского отдела на «Мосфильме^-

», кричал, что дойдет до Сурина[26], а Карелов тоже кричал, что до него дойдет. Тогда Гуревич кричал, что он пойдет к Баскакову[27] и Романову[28], а Карелов предложил ему ходить везде вместе. Это все по поводу моего старого питья и «Стряпухи» и Кеосаяна. Все решилось просто. Карелов поехал на дачу к больному Михаилу Ильичу Ромму, привез его, и тот во всеуслышанье заявил, что Высоцкий де, его убеждает, после чего Гуревич мог пойти уже только в ж,.., куда он и отправился незамедлительно.,.»[29] (13)