Владимир Высоцкий: Эпизоды творческой судьбы

Готовили мы эту сцену долго. Никак не получалось начало естественным: формально чужие люди — и вдруг близость. Я в конце концов вспомнила свое естественное движение: еще в детстве, когда меня мама будила или тетя, я немедленно вскакивала, повисала у нее на шее, все еще продолжая спать.

Так мы и сделали. Все происходит в каюте парохода. Она прикорнула на диванчике, спит. Он появляется, присаживается, дотрагивается до нее, чтобы разбудить. И это инстинктивное движение — обнять руками во сне. Когда она просыпается и видит себя в его объятьях, то уже поздно... Родное существо.

Сцена из к/ф «Служили два товарища». Так в оригинале (здесь и далее).

Кстати, в это время «Мосфильм» посетила королева, то ли ирландская, то ли бельгийская,— не помню. Она пришла к нам на съемочную площадку, и у меня даже где-то была фотография, на которой Володя демонстрирует ей бутылку водки, с которой он приходит ко мне в каюту. Очень занимательная фотография.

Сцена наша снималась на «Мосфильме» в декорациях. Получилось прелестно, все были восхищены. А когда она вылетела, то там дальше следует уже венчание, и становится просто непонятно: откуда это, почему? Какие-то эпизодики... Где они успели полюбить друг друга? А может, и не полюбили, а вообще неизвестно что... Жаль сцену. Володя ее тоже очень любил. Она делала характер Брусенцова шире, обаятельнее, мощнее, трагичнее». (15)

[Действительно, финал картины несколько смазан. В описанной сцене было ясно показано, что без Родины Брусенцову не жить. Поскольку это осталось за кадром, становятся не совсем понятны его дальнейшие поступки, особенно самоубийство. Ведь на корабль-то, куда Брусенцов так рвался,— он попал, Не из-за лошади же он стреляет в себя? И уж тем более — не в лошадь! Хотя у многих зрителей сложилось, вероятно, именно такое впечатление,— Авт.]

«Почему-то все думают, что я в лошадь стрелял. И [даже] один пьяный человек ко мне подошел на улице и сказал: «Ты почему убил лошадь?!» Вот. Ну я, значит, сказал ему, что я не убивал лошадь. Но как-то странно получается, что все-таки об актерах больше всего судят по тем фильмам, которые они сделали отождествляется личность актера и того персонажа, которого он играл». (12)

[К сожалению, эти заблуждения — и застреленная лошадь, и характеристика игры актера — находят свое отражение и в некоторых серьезных исследованиях специалистов-кинокритиков.— Авт.]

«Высоцкий (...) в фильме «Служили два товарища» (...) словно бы пришел из «жестокого» белоэмигрантского романса, где гусарское безрассудство приправлено цыганским надрывом. Впрочем, играя кавалерийского капитана [!] Брусенцова⁷, Высоцкий стилизовал игру не только по своей инициативе. Сценаристы (...) намеренно обработали две главные линии повествования в песенном ключе. Судьба основных действующих лиц — двух; друзей-красноармейцев — навеяна простенькой и душевной солдатской песенкой, о чем прямо свидетельствует взятое из нее название фильма. А капитан Высоцкого и его подруга Мария (...), никогда не появляющиеся на экране в тихие, ровные «промежуточные» моменты своей истории, а только лишь в бурные, напряженные, жизненно решающие,— они, конечно, романсовые». (4)

«И уж совсем по-романсовому душераздирающей предстает в фильме история прекрасного кавалерийского коня, собственноручно застреленного своим хозяином. В соответствии с интонационным каноном такого романса Высоцкий чуть педалировал метания и взвинченность Брусенцова, судорожность его жестов, лихорадочность решений». (5)

«В роли Брусенцова, оттолкнувшись, как уже сказано, от белоэмигрантского романса, актер усилил и буйство, и надрыв своего героя. Он нашел для них социальное объяснение. Одержимость царского офицера он показал как свирепую жестокость (вспомним, как недрогнувшей рукой он целится в лоб прекрасного кавалерийского коня, своего верного друга и спасителя, только потому, что на палубе корабля, на котором бегут от красных те, кто их ненавидит или боится, нет места для лошади [Вспомнили, читатель?] Страсть же Брусенцова в исполнении Высоцкого выглядит истерикой, обреченного. Этот белогвардеец сыгран так, как если бы то был эскиз портрета той же «модели», с какой написан мрачный и трагический генерал Хлудов в «Беге» Михаила Булгакова». (4)

«Легко угадывается схожесть поведения этих двух вымышленных персонажей после Октября 1917 года, аналогичность последних действий на русской земле (с тем, конечно, что булгаковский герой не мог стрелять в лошадь: в «Беге» действует другой эстетический закон)». (5)

[Вот так! Вплоть до создания альтернативной эстетики на фоне мифически убиенного коня.

Чтобы закончить с «лошадиной» темой, приведем еще одно высказывание.— Авт.]