Владимир Высоцкий. По-над пропастью

Почему Высоцкий говорил, что любит репетиции больше самих спектаклей? Потому что репетиции — творчество, кровь, пот и слезы. Драматург Эдуард Володарский считал, что Любимов в этой работе Высоцкого изо дня в день тиранил: «Это не та роль, тут, Владимир Семеныч, хрипом не возьмешь, тут играть надо». На одной из репетиций раз пятнадцать заставлял повторять монолог «Быть иль не быть». Володька мокрый, как мышь, внутри весь кипит...

В этом спектакле актеры носили солдатские пггыки в деревянных ножнах — вроде кинжалов. И когда Любимов в очередной раз его прервал, Высоцкий страшно завизжал, выдернул штык и швырнул в Петровича. Счастье, что не попал: штык ударился в спинку кресла, только щепки брызнули. У Любимова на лице не дрогнул ни один мускул. Выдержав паузу, он лишь сказал администратору: «Миша, соберите кинжалы и велите затупить. Стульчик надо починить. Позовите кого-нибудь. Продолжаем, Владимир Семенович...» (Впрочем, сам Любимов эту историю напрочь отрицал, говорил, что чистой воды выдумки: «Набрехали, что он кидал в меня штыки... У него всей этой советской сволочной галиматьи в голове не было. Он был поэт...»)

Юрий Петрович часто повторял: «Поэзию труда выдумали бездельники».

Конечно, освоить гигантский материал, предложенный Шекспире»», было безумно тяжело. Друзья убеждали еще незаконнорожденного принца крепиться во имя «Гамлета». Была в их компании такая традиция взаимного поддержания. Подбадривали Золотухина, когда у того из рук юн плохо шли дела с Кузькиным-«Живым», подшучивали, поднимая настроение печальному Смехову, застрявшему на перекрестке в своем «Часе пик». А этот вечер был посвящен Высоцкому. Хозяин дома Вениамин Смехов вспоминал: «Было накурено очень, а у меня дети в соседней комнате, дома не курят, поэтому отбыли балкон, февраль... Володя к концу этого вечера распелся, пел тень здорово и много. И я не понял, сколько уже времени, а когда уже провожал, то выяснилось, что уже пять часов утра, и тогда я удивился: обыкновенный дом в нормальном микрорайоне, за Таганкой, на втором этаже, открыты окна — и никто не постучал... И потом мне какие-то люди сказали: «А вот вы помните, у вас был Высоцкий?» — «Да. И никто не отреагировал!» — «Как никто не отреагировал? На всех балконах стояли в шапках и слушали! Молодежь унимала своих родителей — только не смейте звонить!..»

А как было не слушать! «Камнем грусть висит на мне, в омут меня тянет...», «Она была чиста, как снег зимой...», «Капитана в тот день называли на «ты»...», «Баньку», само собой, а потом «То ль — в избу и запеть...», «Она во двор, он — со двора....... Песни тянулись одна за другой просто так, под настроение, но настроение безрадостное.

Под утро Полока вдруг вспомнил: «А «Ноль семь»?» — «Да ладно, Ген, потом...»

В жизни Влади и Высоцкого постоянно присутствовал VIP (очень важная персона) — телефонистка международной станции «07». Для Марины Влади телефонный аппарат был живым существом: «...бурный, временами слишком молчаливый, ненавидимый или любимый...». Телефонистки, невольные и незримые свидетельницы взрывов нежности и любви, их ссор и размолвок, помогали Высоцкому разыскивать Марину по всему свету. Они находили ее в римской гостинице, в бассейне в Швейцарии, на съемочной площадке в Южной Америке или в Испании только ради того, чтобы он мог сказать своей Мариночке, что любит ее. Любит именно в эту минуту: «Ну, здравствуй, это — я...»

Польский друг Даниэль Ольбрыхский, прилетевший на сороковины Высоцкого в его московский дом на Малой Грузинской, 28, среди многочисленных знаменитых гостей, участвовавших в поминальной трапезе, обратил внимание на скромную заплаканную девушку: «...это была Люся, телефонистка с международной станции, помогавшая Высоцкому дозваниваться до Марины Влади. Однажды Люся нашла ее даже у парикмахера в Бразилии, куда Марина улетела после ссоры с Володей, никому ничего не сказав».

Ту самую «Тому, 72-ю» из знаменитой песни Высоцкого на самом деле звали Людмила Орлова. Ее роль в бережном сохранении хрупких взаимоотношений Высоцкий — Влади не переоценить. Она умела искусно улаживать назревающие скандалы и ссоры, разряжать и предупреждать неловкости. Остывая от страстей и взаимных претензий, они по телефону или с глазу на глаз благодарили ее. В 1974 году звездная пара примчалась к Люсе домой, чтобы поздравить своего ангела-хранителя с двадцатилетием свадьбы, вручить огромного плюшевого медведя и роскошный букет голландских тюльпанов.

«...Однажды, — вспоминала Марина, — к нам в разговор «влез» маленький голос. Это была женщина, которая сказала, что «не надо так говорить, мы не в порядке, мы вам перезвоним...». Ну, я положила трубку. Через какое-то время мне позвонил Володя — в лучшем виде... И эта Люся, прелестная женщина, она просто взяла на себя наше общение телефонное... Без нее, вероятно, не было бы такого общения, потому что мы каждый день говорили, даже когда я долго работала на Западе. А когда я находилась в Москве, а он где-то на судне с товарищами — она его находила в порту! То есть она подвиги совершала всю жизнь!»