Владимир Высоцкий. По-над пропастью

По возвращении в Москву, Высоцкий всем говорил, что больше всего его удивила свобода общения. Магазины? Да, конечно, они тоже. Другу Олегу Халимонову жаловался: «Иду по улице мимо магазина, вижу — на витрине персики. Вроде не сезон, и такие роскошные персики. Цена — 16 франков. Марина любит. Конечно, дороговато, ну ничего... Плачу 16 франков — мне протягивают один персик..»

Но ведь надо было справиться и со всеми обязательствами, которыми его наградили при проводах. Кому лекарство, кому джинсы, кому духи. Он случайно услышал, как Марина кому-то жаловалась, что ее Володя очень боится забыть что-то кому-то купить:

— Это нескончаемый поток..

Она, конечно, все понимала и сказала это почти с восхищением.

В Москве его ждали, встречали. У него, вспоминал Иван Дыховичный, была дикая радость от того, что он поехал. И была дикая радость от того, что он приехал обратно, потому что все-таки он был, конечно, местный фрукт. И Володя ясно, быстро, как абсолютно талантливый, душевно интуитивный человек, понял, что там, конечно, не его жизнь. И он был счастлив тем, что никогда там не приживется.

Внимательные, строгие и ревнивые женские глаза замечали, что вернулся он другим. Люсина сокурсница Галя Польских с понятным осуждением говорила: «Прилетел от Нее из Парижа — в белых брюках, в новом заграничном свитере, с красивой модной стрижкой. Влюбленный и счастливый. Таким я его раньше не знала...». Непобежденной скалолазке Ларисе Лужиной показалось, что «до Франции он был крепыш... Потом на нем появился другой отпечаток, он сделался субтильным. Из невысокого, но могучего русского парня как бы ушла сила. Такой французик... Я встречала его «этом... в джинсовом костюмчике, худенький, маленький...». Алла Демидова почувствовала, что «Высоцкий после заграницы несколько дней жил в каком-то другом ритме. Видимо, шлейф не нашей жизни...».

В начале лета наконец завершилось «новокузнецкое дело». По решению суда Высоцкого обязали выплатить 900 рублей за «левые» концерты. Много это или мало? В феврале 1973 года ставка артиста Высоцкого B.C. в Театре на Таганке составляла 150 рублей.

На коллегии Министерства культуры директору театра Дупаку Н.Л. был вынесен выговор за плохую воспитательную работу в коллективе. Был также поставлен вопрос о несоответствии тов. Дупака занимаемой должности.

Дома переписал набело стихотворение «Я бодрствую...». Нет, это слишком личное, совсем не для печати. Чиновников можно пронять только доступным их пониманию способом. То бишь, челобитной. Напишу-ка я ее Демичеву, «Ниловне», как его называет Юрий Петрович. Что я теряю? Да ничего. А молчать просто стыдно. Захотят опубликовать, как «покаяния» Булата или Гладилина, ради Бога. Так ведь вряд ли захотят.

«Уважаемый Петр Нилович! В последнее время я стал объектом недружелюбного внимания прессы и Министерства культуры РСФСР. Девять лет я не могу пробиться к узаконенному официальному общению со слушателями моих песен. Все мои попытки решить это на уровне концертных организаций и Министерства культуры ни к чему не привели. Поэтому я обращаюсь к Вам, дело касается судьбы моего творчества, а значит, и моей судьбы.

Вы, вероятно, знаете, что в стране проще отыскать магнитофон, на котором звучат мои песни, чем тот, на котором их нет. Девять лет я прошу об одном: дать мне возможность живого общения со зрителями, отобрать песни для концерта, согласовать программу.

Почему я поставлен в положение, при котором мое граждански ответственное творчество поставлено в род самодеятельности? Я отвечаю за свое творчество перед страной, которая поет и слушает мои песни, несмотря на то что их не пропагандируют ни радио, ни телевидение, ни концертные организации. Но я вижу, как одна недальновидная неосторожность работников культуры, обязанных непосредственно решать эти вопросы, прерывает все мои попытки к творческой работе в традиционных рамках исполнительской деятельности. Этим невольно провоцируется выброс большой порции магнитофонных подделок под меня, к тому же песни мои в конечном счете жизнеутверждающи и мне претит роль «мученика», эдакого «гонимого поэта», которую мне навязывают. Я отдаю себе отчет, что мое творчество достаточно непривычно, но так же трезво понимаю, что могу быть полезным инструментом в пропаганде идей, не только приемлемых, но и жизненно необходимых нашему обществу. Есть миллионы зрителей и слушателей, с которыми, убежден, я могу найти контакт именно в жанре авторской песни, которым почти не занимаются другие художники.

Вот почему, получив впервые за несколько лет официальное предложение выступить перед трудящимися Кузбасса, я принял это предложение с радостью и могу сказать, что выложился на выступлениях без остатка. Концерты прошли с успехом. Рабочие в конце выступлений подарили мне специально отлитую из стали медаль в благодарность, партийные и советские руководители области благодарили меня за выступления, звали приехать вновь. Радостный я вернулся в Москву, ибо в последнее время у меня была надежда, что моя деятельность будет наконец введена в официальное русло.