Владимир Высоцкий. Сочинения в 2 томах

На чем мы остановились? А! Планета вымерла. Место свободно — прилетай и заселяй. А с наших клиник предварительно сорвать надписи, и они станут похожими на школы. Они, собственно, и есть школы, только их переоборудовали. Бедные дети! Мы обокрали вас. Сколько бы вы здесь выучили уроков по арифметике, а тут… Конечно вы нас должны ненавидеть. От нас ведь никакой ощутимой пользы — лежим, ходим, и вроде и нет нас для жизни, нет. Прах мы, а школу отняли. Так-то. Так вот, те прилетят — смотрят: школы, и нет никаких там клиник для душевнобольных. Ну и хорошо. И начнут жить припеваючи. Потому что раз нет клиник — значит, не будет и душевнобольных, ибо все начинается со здания: построили здание — надо же его кем-то заселять! Глядь — человек идет, на ходу читает, — хвать его и — в смирительную: не читай на ходу, читай тайно. На ходу нельзя. Такой закон. Нарушил — пожалте, тюрьма и надзиратели в белых халатах. Чисто, светло; а решетки на окнах — ничего, они ведь и в тюрьмах, но ведь ты в тюрьму не хочешь? В настоящую!.. Не хочешь! А почему не хоч<ешь>? А? Потому что здание хуже, не нравится здание. А тут на школу похоже, все-таки ближе к науке. Вот! Прилетят они, и этого ничего не будет.

Нет! Жизнь без сна — основной закон построения нового об<щест>ва без безумия, но его — закон — еще не приняли.

Примут как миленькие: слишком много средств уходит… в космос. Вот что.

Люблю короткие рассказы и слова.

Один подошел к другому и ударил его наотмашь <…> по лицу, и ушел. А тот даже не спросил за что. Наверное, было за что. И другой не объяснил, потому что действительно было за что. Он и дал.

Такой закон у людей: чуть что — в рыло, но иногда за дело.

И еще слова: миф, блеф, треф, до, ре, ми, фа. Коротко и ясно. И никаких. Какая гармония, симметрия, инерция! Господи! До чего красиво! Эпицентр… эпицентр… При чем тут эпицентр? А… Вспомнил. Просто если что — надо ложиться ногами к эпицентру, лицом вниз, — тогда, может, обойдется. Это — смотря, далеко ты или близко, высоко ты или низко, сухо или склизко и есть ли ямка, лунка, норка. Японцы так и делали, но они все низкорослые. Ну и нация! Они печень ели вражескую, чтобы стать повыше ростом, называется «кимоторе», но мы очень видная нация и печеней не едим. Нам надо просто ногами к эпицентру. Авось вынесет. Выносило же, и сколько раз, черт побери! Русь! Куда ж прешь-то! Дай ответ. Неважно, говорит, авось вынесет, и вынесло и пронесло, и несет до сих пор, и неизвестно, сколько еще нести будет.

— Вы слышали, вы слышали? Сегодня в 7-е привезли белогорячего, он повесился <в> Центросоюзе на бельевой веревке, а герой один из дома 68, который на «газике» работает, р-раз и снял, аккуратно так, даже веревку не срезал — пожалел. Зачем резать, когда можно и не резать! Лежит сейчас теплый, говорят: известное дело — белая горячка, вот и теплый.

— А веревка где?

— Его же ею и связали.

— Испортили все-таки, значит.

— Зачем портить. Целиком!

Почему, интересно, горячка всегда — белая? Надо поменять. Это нам от прошлого досталось — от белогвардейщины. А теперь должна быть — красная горячка. А то — белая. Некрасиво, товарищи, получается! Так-то.

Первое, что увидел профессор очнувшись, — это было громадное лицо дельфина, вблизи похожее на лик какого-то чудища или на кого-то похожего на Бармалея из диснеевских фильмов, а не в исполнении Р. Быкова. На лице написано было какое-то даже беспокойство, и оно махало трезубцем возле лица пр<офессо>ра, тот позвякивал, но прохлады не давал.

— Что с вами? В наши планы это не входит. Мы не собираемся делать с вами ничего подобного. Наоборот, скорее мы хотели бы вас приобщить, так сказать… Но надо же сначала извиниться!

— Что это у вас на ногах? — выдавил пр<офессо)р.

— Ботинки, — удивился дельфин и чем-то постучал по пластиковой подошве. — Наши фабрики выбрали оптимальный вариант. У вас хороший вкус, пр<офессо>р. — Дельфин покровительственно похлопал его по плечу и жестом пригласил следовать за собой. — Я мог бы принять вас у себя, но там вода. «Вода, вода, кругом вода», — пропел дельфин, и профессор отметил у него полное отсутствие слуха.

В кабинете они расположились в креслах, и беседа пошла более непринужденно.

Дельфин позволил профессору курить, но резко отказался от спиртного, а потом, опережая вопросы, начал: