— Дважды: сначала своими силами, потом с НТВ, — но оба раза наталкивалась на глухое сопротивление. Я ведь впервые попала в Париж только в 91-м году, когда многие детали забылись, а свидетели не очень-то хотели ворошить прошлое. Моим первым более-менее четким источником была сотрудница радио «Свобода» из семьи русских эмигрантов послереволюционной волны Лидия Шубина. От нее я узнала, что папа был в халате (он по возвращении с работы принял ванну), что полиция почему-то не вызвала врачей-реаниматологов, а позвонила на «Свободу».
— В интервью нашей газете бывший сотрудник КГБ Михаил Крыжановский утверждал, что к гибели вашего отца причастен артист Театра на Таганке прославленный бард Владимир Семенович Высоцкий, который по совместительству работал на КГБ как агент Виктор…
— Да, я прочитала эту публикацию и вот что скажу… Трагедия случилась сразу после того, как в Париже прошли гастроли Театра на Таганке. Я всегда знала, что из всей труппы с отцом общался один-единственный человек — артист Дмитрий Межевич. Он увидел Галича на спектакле «10 дней, которые потрясли мир» и решился подойти, хотя и очень боялся. Папа, уже постаревший, с палочкой, не ожидал этого и расчувствовался: «Милый мой!..». Они обнялись, но поговорили очень мало, потому что Ангелина Николаевна заволновалась, как бы кто из стукачей их не увидел.
И вдруг выясняется, что Высоцкий — он после возвращения театра в Москву остался, чтобы дать во Франции несколько концертов, — тоже встречался с моим отцом, более того — приходил к нему на улицу Маниль.
— А Александр Галич дружил с Владимиром Высоцким?
— Конечно, они были знакомы, но это трудно назвать даже приятельскими отношениями. Мне кто-то говорил, что Владимир Семенович пару раз заходил в папину квартиру у станции метро «Аэропорт», но не больше.
Все-таки они были совершенно разными. Папа — энциклопедически образованный человек, который вырос в профессорской среде, с пяти лет играл на рояле, а стихи, по словам бабушки, начал писать раньше, чем говорить. После девятого класса его, даже не окончившего десятилетку, одновременно приняли в Литературный институт и Школу-студию Станиславского. Он дружил с нобелевскими лауреатами Львом Ландау, Петром Капицей, Виталием Гинзбургом, академиком Владимиром Лебедевым и Андреем Сахаровым…
Высоцкий в этот круг не был вхож. К тому же его не принимали в Союз писателей, куда он очень рвался, и это вызывало в нем бурю эмоций.
— Я читала, как в апреле 1970 года известный коллекционер, специально приехавший из Ленинграда, записывал Владимира Семеновича. Тот прибыл на машине, быстро спел «Песню о масках», «Песню про первые ряды» и «Ноты» и уже собрался уходить, как вдруг ленинградец начал возмущаться: что это я, мол, приперся из Питера ради каких-то трех песен?! Потом он махнул рукой: «Ну что ж, тогда поеду-ка я к Галичу». Высоцкий пришел в ярость. Он крутанулся на одном месте, криво улыбнулся и выпалил: «Ну ты, б… ну и поезжай к своему Галичу!».
— Да, он ревниво относился к успеху отца у многих ценителей авторской песни. Ситуацию усугубляло то, что их постоянно сравнивали и оценки зачастую были не в пользу Высоцкого. Мне даже говорили, что когда Высоцкий приехал в Париж, русская община приняла его песни весьма прохладно и окрестила «Галичем для бедных».
Папа же, хоть и был человеком мягким, деликатным, иной раз позволял себе критические высказывания в адрес коллеги. Говорил, что Высоцкий направляет свой талант не туда, в одной из своих программ на радио «Свобода» посетовал, что тот довольно неразборчив. Мол, у него есть замечательные произведения, но рядом с ними идет поток серых и невыразительных сочинений…
— Ну, это оскорбление, которое у поэтов смывается только кровью…
— Обратите внимание, Высоцкого стали всячески превозносить именно после того, как папа был исключен из обоих творческих Союзов: писателей и кинематографистов… Он стал безумно популярен, считался чуть ли не всенародным героем, но после распада Союза ажиотаж вокруг его фигуры постепенно спал…
— Откуда вы узнали, что Высоцкий встречался с Галичем?