Владислав Листьев. Послесловие…

Одна из наиболее сложных задач, по мнению столичной прокуратуры, — получить правдивую информацию от подозреваемых и свидетелей. Решающее обстоятельство — эти сведения могут достаться противоборствующей в неких коммерческих разборках стороне. Важно и как можно быстрее проверить и закрепить показания, прежде чем на давших их окажут давление заинтересованные лица. Иначе, говорит следственная практика, организаторы заказных убийств нередко уходят от ответственности: если исполнитель расправы меняет свои показания, наниматель как бы отрезается от события преступления...

...Этим не слишком оптимистическим утверждением, собственно, и заканчиваются прокурорские рекомендации. Неужели и расследование гибели Влада Листьева упрется в только что описанный юридический тупик?

«Известия», 7 марта 1995 года.

ЕВДОКИЯ ХАБАРОВА. ...Было ощущение, что по горячим следам ничего предпринято не было. Не думаю, что сознательно. У рядовых оперативников, ментов, что называется, еще оставалась совесть, и я помню их отношение к живому Владу. Людей, которые бы говорили: «Подумаешь, сделали из него кумира», я не встречала.

АНДРЕЙ МАКАРОВ. А дальше в дело вступили всевозможные ничтожества. Пошли разговоры о деньгах. Все это было выгодно ничтожествам, потому что они не могли расследовать убийство. Начались спекуляции. Тогда и появились гнусные публикации в «МК» о семейной версии убийства. Еще одна газета опубликовала откровения полковника Сычева — погибшего и якобы все знавшего по делу Влада. В этой публикации Сычев ссылается на текст, который был опубликован после его, Сычева, смерти! Чушь! Я там тоже фигурирую в качестве «Андрея». Они просто не удосужились проверить и перепутали меня с Андреем Разбашем, присутствовавшим на месте гибели Влада. А я между тем в тот вечер находился в поезде, возвращался из Питера с шахматного турнира.

ИГОРЬ УГОЛЬНИКОВ. Я помню, на панихиде в 20-й студии многие пытались попасть в кадр, с тем чтобы все видели их причастность к трагедии. Я тогда сильно выпил. Это была первая смерть в моей жизни. Первая смерть моего друга. Подействовало все это на меня жутко. Я тогда совсем обрыдался и старался прятаться. Никто не мог поверить, что это случилось. Сначала нс верили в то, что Влад стал гендиректором. Как это? Влад! Неужели впервые на этом посту человек, который его достоин и который действительно многое может изменить и сделать?! Все прочие руководители просто никакого от ношения к телевидению не имели. И вдруг Влад. Я скажу, что сегодняшний приоритет ОРТ — заслуга отчасти и Влада.

...Когда-нибудь мы узнаем, кто его заказал и кто убил. Последнее время он скрывал от всех свое подавленное состояние. Он никому ничего не сказал. Когда нас всех вызывали следователи, то задавали одни и тс же вопросы. И удивлялись, что мы ничего не можем сказать: «11еуже-ли Влад не высказывал никаких опасений?» Нет, не высказывал. Я просто видел, например, что сегодня он что-то чересчур веселый, а завтра уже не может слова выдавить.

Когда Влад погиб, у меня было такое состояние, что думал, разорву. Не знаю кого — заказчика... Разорву, найду момент отомстить. А теперь, кроме сожаления, жалости, я не испытываю ничего. Сожаления, что Влад явился орудием общей зависти. Вот что главное: оторваться не дают, локтями держат. Как только человек отрывается, он начинает всем мешать. Да при этом его еще народ любит! Разве такое можно вынести?!

АЛЬБИНА. Обречен был не генеральный директор. Обречен был Влад, как человек с определенной системой нравственных координат. Были компромиссы, на которые он мог пойти, и были такие, на которые он бы не пошел ни при каких обстоятельствах. А дальше — туник, в который я каждый раз упираюсь. Я знаю, что в крайнем случае он просто отказался бы от этой должности. Он действительно свято верил в то, что телевидение — коллективный труд. Это была внутренняя убежденность. Поэтому, возможно, не отдавал себе отчета и том, как к нему относились некоторые персонажи.