Владычица морей

— В нужном случае не церемоньтесь с ними, Алексей Николаевич. Зная заранее свое превосходство, они сразу забывают о нем и теряются от неожиданного напора, и тут надо успеть мгновенно воспользоваться, так как они так же мгновенно приходят в себя. В это малое мгновение успейте все сделать. Они закрыли мне все, и я принял их такими, как они есть. Я поднял брошенную перчатку.

У Игнатьева в служебных комнатах на столах разложены газеты, книги, атласы, карты, журналы и справочники, и за некоторыми статьями знающие языки военные писари трудились целыми днями. Из этого отдела посольства, вопреки дипломатическим обычаям и хорошему тону, вся переписка с Петербургом велась на русском языке, не в пример самому посольству, откуда все и обо всем писалось только по-французски.

— Смелость города берет! Терпение и труд все перетрут! — говорил Игнатьев. Он просил Сибирцева съездить к Герцену и познакомиться.

«Запретный плод сладок!» Но если мне браться за это, то надо все делать как следует и, образно выражаясь, снимать форму и не ради салонной игры.

При следующей встрече Игнатьев был еще откровенней.

— Мне приходится думать и за себя и за англичан. Погружая меня в одиночество, они заставляют размышлять об их судьбе, влезать в их шкуру. Иногда мне это надоедает. Я готов на разрыв с ними. Они сами побуждают меня изучать их по закону равенства действия и противодействия.

Значение Англии для Востока в интересах ислама еще не угадано большинством их же самих. Но на политическом небосклоне, выражаясь глупым чиновничьим языком, появляется новая яркая звезда имперской политики. Это Дизраэли. Он известный писатель-беллетрист и лондонский щеголь. Он моден в политике своим освеженным консерватизмом. Он играет на приверженности англичан традициям, а сам точит зубы, чтобы рвать их по-волчьи. Он демонстрирует фасад своей политики, как кончики лакированных штиблет. Впервые войдя в кабинет как министр финансов, он немедленно написал королеве, с мастерством романиста выражая готовность быть вдохновенным ее королевским величеством при оздоровлении финансов. Он просто, грамотно и пылко писал о своем плане улучшения финансовой политики. Как только министерство пало, Дизраэли перестал писать Виктории. Как только он снова был введен в состав правительства, переписка возобновилась, он немедленно напомнил о себе в письмах в Виндзор или в Осборн. Его стиль постепенно менялся, почтительность сохранялась и не набивала оскомины. Он столько раз прекращал свою переписку, сколько вместе с кабинетом вылетал в трубу. Но Дизраэли не унывал, он познавал механизм управления государством и тайны успеха в парламенте. После первой своей речи в Палате Общин он был осмеян и освистан. Его нахальство было еще ново. Вечером того же дня, в клубе среди модных друзей, он саркастически сказал: «Ну ничего, настанет время, и они еще будут меня слушать!»

Он угадывает новый рост значения Англии в глазах пародов Востока и ее внутреннее ослабление. Из эпизода истории, из промаха Пальмерстона, он начинает вырабатывать гигантскую программу союза с исламом против России. Гладстон не согласен с ним, как и многие. Гладстон чувствует, куда гнет Дизраэли, какую кровавую баню он намерен задать русским на Востоке и втянуть англичан в новую войну, он льстит королеве, пытается убедить ее принять новое звание императрицы Индии. Этим расположить к себе и найти новую поддержку в коммерческих кругах на острове, обещая новые просторы для торговли, отдавая мир в руки лондонских фирм и банков. Принц Альберт испытывает отвращение к Дизраэли и остерегает Викторию. Она встретила первые послания Дизраэли довольно холодно, но постепенно он обнаруживал такие действительно блестящие деловые качества, что не признать его было бы неблагоразумно. Мнение Виктории обязательно переменится, и тогда Дизраэли пойдет ва-банк. Гладстон и многие видные политики, писатели, епископы, ученые против натравливания англичан на Россию. Они не угадывают цели Дизраэли. Они инстинктивно опасаются его. Его посулы чаруют одних, а у других пробуждают аппетиты. Он дает новый толчок, смысл деятельности начинающему загнивать обществу, а народу обещает то движение, которое то развивал, то задерживал Пальмерстон. Когда Пам устареет, то его государственную машину постарается перенять Дизраэли. Пока англичане эксплуатируют Индию, Африку и стучатся в ворота Китая, Дизраэли делает все, чтобы эксплуатировать англичан. Поддерживая старые предрассудки и сея новые под видом открытий ради прогресса. Но он еще не может пробиться через семейные окопы принца Альберта, чтобы сделать Викторию своим инструментом. Лордам, для которых самое главное рысаки, галстуки и трости, все это почти безразлично, как и парламентариям. Они не шахматисты по природе. После очередного разгрома правительства они впадают в очередную апатию и при случае выбросят Дизраэли до следующих выборов. Они еще не думают о том, о чем он догадывается. Это ниже их достоинства. А он полон жажды власти.