Власть меча

– Что ж, йонг, твоя тетя сообщила мне о тебе вот что. – Его тон странно не соответствовал яростному выражению. – Она говорит, что, к сожалению, твоим образованием почти не занимались, но что сейчас ты учишься охотно и стараешься. – Манфред почувствовал такое облегчение, что с трудом мог следить за дальнейшим поучением. – Мы обездоленные люди, йонг. Мы жертвы угнетения и милнеризма. – Манфред слышал о лорде Милнере от отца; по указу этого английского губернатора, печально известного противника африкандеров, дети, которые в школе говорили на голландском языке, должны были носить колпак дурака[17] с надписью «Я осел, я говорю по-голландски». – Есть только один способ победить наших врагов, йонг. Стать умнее, сильнее и безжалостнее их.

Труба Господня так увлекся своей речью, что поднял взгляд к сложным рисункам на потолке. В его глазах сверкала смесь религиозного и политического фанатизма, что давало Манфреду возможность украдкой разглядывать тесно уставленную мебелью комнату.

Три стены занимали книжные полки с серьезной, в основном религиозной литературой. Преобладали Жан Кальвин и отцы-пресвитерианцы, хотя были и книги по истории, философии, юриспруденции, биографии, словари и энциклопедии, а также целые полки гимнов и избранных проповедей на голландском, немецком и английском языках.

Четвертую стену, сразу за дядей Тромпом, занимала галерея фотографий: в верхнем ряду – строгие предки в воскресных костюмах, а под ними преданные члены конгрегации и ученые священники. Все обнаруживали несомненное сходство с Тромпом – целая череда Тромпов, от ясноглазых молодых людей до бородатых обрюзгших стариков в первом ряду.

На самом видном месте висела поразительная и совершенно неуместная, самая большая пожелтевшая фотография в раме, изображавшая голого по пояс молодого человека в трико и великолепном поясе со множеством серебряных пряжек и медальонов.

На фотографии был не кто иной, как сам Тромп Бирман, не старше двадцати пяти лет, чисто выбритый, с пробором в напомаженных волосах, замечательно мускулистый. Телом. Он в классической стойке боксера держал перед собой сжатые кулаки. А на маленьком столе перед ним теснились блестящие кубки и спортивные призы. Молодой человек на снимке улыбался. Он был поразительно красив и в глазах Манфреда невероятно привлекателен и романтичен.

– Ты боксер! – выпалил он, не в силах сдержать удивление и восторг, и Труба Господня осекся на середине громовой речи. Он опустил большую косматую голову и, возвращаясь к реальности, сверкнул глазами и проследил за взглядом Манфреда.

– Не просто боксер, – сказал дядя Тромп. – Чемпион. Чемпион Южно-Африканского Союза в легком весе.

Он увидел лицо Манфреда, что-то вспомнил, и его собственное лицо благодарно смягчилось.

– Ты выиграл эти кубки – и пояс?

– Конечно, йонг. Я разметал филистимлян. Я разил их во множестве.

– Ты сражался только с филистимлянами, дядя Тромп?

– Они все филистимляне, йонг. Как только они выходили на ринг, для меня они становились филистимлянами, и я безжалостно обрушивался на них, как молот и меч Всемогущего.

Тромп Бирман принял стойку и нанес стремительную серию ударов через стол, останавливая кулаки в паре дюймов от носа Манфреда.

– Этими кулаками я зарабатывал на жизнь, йонг. Все посетители платили по десять фунтов. Я боролся с Майком Уильямсом и уложил его в шестом раунде, самого великого Майка Уильямса. – Он хмыкнул и снова принялся боксировать. – Ха! Ха! Левой! Правой! Я даже побил черного Джефту и в 1916 году отнял титул у Джека Лейлора. Я до сих пор слышу, как мне хлопали, когда Лейлор рухнул на пол. Здорово, йонг, как это было здорово… – Он внезапно замолчал, опустил руки, и его лицо снова стало благообразным и полным достоинства. – А потом твоя тетя Труди и Господь Бог израилев увели меня с ринга для более важных трудов.

Боевой блеск в его глазах неохотно погас.

– Боксировать и стать чемпионом – что может быть важнее? – выдохнул Манфред, и Тромп задумчиво посмотрел на него. Он внимательно оглядел мальчика – от коротко остриженной головы до больших, но пропорциональных ног в потрепанной обуви.

– Хочешь учиться боксу?

Он понизил голос и украдкой, как заговорщик, оглянулся на дверь.

Манфред не мог ответить – горло у него перехватило от возбуждения, – но энергично кивнул, и дядя Тромп перешел на свой обычный пронзительный тон:

– Твоя тетя Труди не одобряет драки. И правильно делает. Драки для хулиганов. Выбрось эту мысль из головы, йонг. Думай о возвышенном.

Он так энергично покачал головой, что его борода взъерошилась. Ему самому потребовались огромные усилия, чтобы выбросить эту мысль из головы. Он пальцами расчесал бороду и продолжил: